И еще пару месяцев со мной не разговаривал. Но гению можно простить все.
В Большом меня определили в класс к уникальному балетмейстеру — умному, начитанному, прекрасному Алексею Алексеевичу Варламову. Пришел утром на занятия и занял свободное место. Председатель месткома, танцовщик Владимир Левашов, аж перекосился и показал в дальний угол:
— Вон где ты должен стоять!
— А что, там лучше?
— Ты почему такой наглый?
— Если кто-то выполнит элементы профессиональнее меня, пусть встанет здесь.
Больше подобных вопросов не возникало.
Варламов часто ездил в Японию, помогал создавать национальный балет, в его отсутствие занятия вел Олег Рачковский. Однажды и он был занят, тогда я вызвался помочь. Ребятам понравилось, и они стали просить: «Заниматься классом хотим только с Гордеевым!»
После поездки прошло довольно много времени, а мне все никак не давали станцевать па-де-де из первого акта балета «Жизель», хотя именно мое исполнение во время гастролей французская пресса назвала блистательным. Я отправился к заведующему балетной труппой Хомутову:
— Петр Иванович, готов танцевать па-де-де в «Жизели».
— Слава, нереально, у нас четыре состава.
— А вы поставьте в очередь.
И я своей очереди дождался, станцевал. Меня тут же утвердили в первый состав. В дальнейшем все наиболее ответственные спектакли были мои. Довелось выступать перед президентом Никсоном.
Первой моей сольной партией в Большом стала роль Арлекина в «Щелкунчике». Кувыркался на репетициях так, что на позвоночнике образовалась огромная шишка, опасался, что не пройдет. Вместо трех пируэтов делал восемь. Был просто одержим балетом. Даже в свободный вечер ехал в театр и смотрел спектакли. Буквально жил в Большом. Некоторые артисты жалуются в прессе на битое стекло в балетках, иголки в костюмах и другие каверзы коллег. Ничего подобного припомнить не могу. Лишь однажды на конкурсе, где танцевал «Тщетную предосторожность», почувствовал, как что-то прошило большой палец стопы. Когда снял туфлю, все было в крови — в ногу вонзился гвоздь. Откуда он взялся? Ведь я проверил сцену. Не могу утверждать, что гвоздь подбросили коллеги. Хотя Варламов предупреждал: «Слава, тебе надо остерегаться не тех, которые скоро выйдут на пенсию — там одни народные, им уже ничего не надо, а тех, кто танцует десять лет. Они не хотят освобождать свое место, а вы — молодые, горячие, сильные — сейчас их выдавливать начнете».
...Моя Анна-Мария окончила стажировку и собралась домой. Я провожал ее в аэропорт. Долго стояли обнявшись, целовались. Она предлагала переехать к ней в Италию, но, видно, балет я любил больше, чем девушку, моя карьера непременно должна была развиваться в родной стране, в любимом Большом театре. И это оказалось важнее романтических чувств. Анна-Мария потом танцевала в «Ла Скала», работала там репетитором, сегодня у нее своя балетная школа, мы, кстати, до сих пор общаемся, хоть и не часто.
На следующий день после нашего прощания меня вызвали в соответствующий отдел ЦК партии и предупредили: «С этого момента вы невыездной». Но подозрения в неблагонадежности скоро сняли. Группа солистов Большого должна была выступить с концертами на Кипре, и буквально за несколько дней до отъезда у Андрея Кондратова и Иры Прокофьевой не получилась поддержка, балерина после падения слегла чуть ли не с сотрясением мозга. Мне предложили поехать, и я, конечно, согласился.
