Работать в одном театре и каждый день встречаться было так мучительно, что в какой-то момент — Кате уже исполнилось четыре года — я из «Комедии» уволилась. Уходила в никуда, но бог уберег: меня позвал к себе в Большой драматический сам Товстоногов! И тут же ввел в спектакль «Тоот, другие и майор» по пьесе венгерского классика Иштвана Эркеня. Он не делал мне никаких замечаний. Единственное, что сказал: «Когда делаете книксен, присаживайтесь пониже». Я даже получила за эту роль какой-то приз, познакомилась с Эркенем. Венгр оказался любителем женщин, подарил мне какую-то бархатную штучку со стразами. Куда я ее подевала? Не помню. Легкомысленная! Не умею хранить ни реликвии, ни письма. А вот в профессии я жесткая, никогда никому не подражала и других оценивала по гамбургскому счету. Не люблю режиссеров, которые командуют актерами как дрессированными мышами, обожаю моцартианское начало.
Оттого так высоко ценила партнеров по сцене — Николая Трофимова, Стржельчика моего любименького. Он был такой славный! Всегда ко мне расположен, хотя и не ухаживал: его жена, женщина очень сильная, постоянно стояла на страже и тоже работала в театре. Позже, когда я уже вернулась из БДТ в «Комедию», в мою гримерную постучали. Это были Стржельчик и Кирилл Лавров: специально пришли в театр посмотреть на меня в спектакле «Синее небо, а в нем облака». Лавров остался в коридоре — я училась с его сестрой по матери Наташей Клесовой и как-то ляпнула: «Твой брат больше партиец, чем артист», наверное, она ему передала. А Стржельчик зашел и наговорил кучу комплиментов. Услышать их от такого прелестного, полного юмора и очарования актера было очень приятно.
Еще одного партнера — Евгения Лебедева — я не любила. Он работал грубыми красками, постоянно строил рожи. К тому же на сцене был все время мокрым — сильно потел. После репетиций я неслась на телевидение, где много снималась. Лебедев несколько раз предлагал меня подвезти. Я благодарила: он считался бабником, но казался мне таким старым и страшным, что ни о каком романе и мысли не возникало. Как-то на Восьмое марта Лебедев зазывал к себе в гримерку:
— Светочка, давайте после спектакля выпьем шампанского?
— Позовите девочек-гримеров, только тогда приду.
Он еще несколько раз меня провожал. Пока однажды, подавая пальто, не попытался обнять. Я жестко отстранилась. На этом наши отношения закончились. Я всегда была избирательна и холодновата. Я не ханжа, но иногда очень резка.
Товстоногов установил в театре железную дисциплину. Не пикнешь! В одном из спектаклей в пару со Стржельчиком играл Володя Татосов. Однажды он не явился на спектакль. Срочно послали за Владиславом Игнатьевичем, а Татосову мало не показалось. Акимов был куда мягче. Геннадия Ивановича, например, терпел, ограничиваясь пятьсот восемьдесят шестым китайским предупреждением. Единственным, кого уволил Николай Павлович, стал чудный артист Сергей Филиппов. Я была на том «Ревизоре», сидела на балконе, откуда было прекрасно слышно, как он, уйдя за кулисы, начал материться. Выяснилось, что Акимов тоже это слышал.
