Зная отца, уверена: он не просил Татьяну родить ему ребенка. Это было ее решение. Но когда младшая Таня появилась на свет, повел себя по-мужски, дал девочке свою фамилию, заботился о ней. Думаю, папа любил младшую дочь, наверное, отцовство давало ему ощущение продленной молодости. Таня знала о старшей сестре, рвалась со мной познакомиться, хотела общаться. Но отец запретил. Он очень боялся, что мы с мамой узнаем о ребенке, тщательно все от нас скрывал. Татьяну-старшую, как позже выяснилось, предупредил: «Я вас не брошу. Помогу растить Таню, наша дочь не будет ни в чем нуждаться. Но если ты только посмеешь позвонить Вере или Оле, все закончится. Это мое условие».
И мы действительно ни о чем не знали вплоть до его смерти, даже не догадывались. А узнав, решили, что не опустимся до выяснения отношений.
И раз уж так распорядилась судьба, так сложились обстоятельства, в память об отце познакомимся с моей сестрой. Встреча состоялась во время поминок на сороковой день.
— Кем хочешь стать? — спросила я Татьяну-младшую.
— Телеведущей.
— Для этого надо сильно постараться, не у всех получается.
Может, я бы и общалась с сестрой, ребенок ни в чем не виноват. Но она тогда была еще маленькой, а приезжать к ним домой и каждый раз видеться с ее матерью мне совсем не хотелось.
Масленникова утверждает, что мама на поминках ей сказала: «Все эти годы Николай любил тебя» — это полная неправда.
Такого не могло быть по определению: еще раз напомню, что ни я, ни мама понятия не имели о ее существовании. И глядя на папу, предположить не могли, что он чем-то ужасно угнетен и подавлен.
Баба Галя тогда не признала Масленникову и Таню: «У моего сына была одна жена — Вера и одна дочь — Оля. А вы мне никто. Я вас не знаю». Мама исполнила ее желание: папу похоронили в Минске, на одном кладбище с дедушкой Колей. Когда мама подошла к гробу, чтобы в последний раз поцеловать отца, обратила внимание: на нем нет нательного креста. Папа при крещении надел серебряный крестик и никогда его не снимал.
— Где крест?! — спросила мама.
— Он у меня, — проблеяла Людмила, уверенная сегодня в том, что была женой Еременко.
— Дай сюда!
Людмила приблизилась к гробу, протянула крест, хотела помочь маме.
— Не трогай, отойди!
И мама сама подняла папину голову и надела на него крестик.
Вспоминала потом: «Коля показался мне таким тяжелым». Людмила стояла, изображая вселенскую скорбь. Очевидно, крестик она хотела оставить себе на память. А мама подумала о главном — отправила мужа в последний путь по-христиански.
Как прошли последние часы отца перед тем, как он впал в кому, история мутная. Людмила утверждает, что у него был чуть ли не запой, который закончился инсультом. Даже если это и правда, любящая женщина не стала бы трубить о таком во всеуслышание.
Зачем? Ведь человека уже нет в живых.
Отец не был трезвенником, мог выпить, иногда много, особенно от переживаний — если что-то выбивало его из колеи. Но никаких тяжелых проблем с алкоголем у него, по крайней мере при нас с мамой, мы не помним. Я ни разу не видела его в свинском состоянии, матерящимся, агрессивным. Мама изучила отца досконально. Если он перебрал, всегда знала, какое лекарство дать, чтобы голова не трещала. Если у папы прихватывало сердце, поднималось давление, тут же несла нужную таблетку. Она искренне считает: «Если бы я была рядом, когда ему стало плохо, Коля бы не умер».
Но рядом оказалась Люся. Она больше суток не вызывала «скорую помощь».
Отец неподвижно лежал на диване, ей казалось, что спит, а он уже был без сознания. Людмила рассказывает историю, что возле папы находился некий целитель, который вроде бы не впервые выводил его из запоя. Не верю! Отец всю жизнь боялся таких «докторов» как огня, да и в запои не уходил.
Папа не собирался умирать в пятьдесят два года, завещания, естественно, не оставил. Все его имущество (самым ценным была квартира) по закону поделили на три части — между мной, сестрой Таней и бабушкой Галиной Александровной. Ключи от папиной квартиры нам через неделю передал знакомый. Вошли туда с мамой и испытали шок. Не хочу никого обвинять, поскольку не была свидетелем, как и что произошло. Но то, что мы увидели, просто изумило — жилище было словно после бомбежки.
