Но никогда не сердилась: драники и картошка получались отменными, можно было язык проглотить. Мы пробовали повторить папин рецепт, но у нас ни разу не вышло так вкусно. Видно, он знал особый секрет. А вот гвоздя вбить не мог — вешаем с ним картину, нахимичим, изуродуем стенку, мама придет, покачает головой и в момент все переделает.
В седьмом классе я решила сменить имидж, подошла к зеркалу, взмахнула ножницами и отстригла себе челку. Получилось кошмарно. Папа бросился к маме: — Вер, скажи Оле: как-то не очень смотрится.
Тебе не кажется?
— Кажется. Но вот увидишь — через неделю она сама поймет, что челка ей не идет.
Так и случилось. Родители никогда на меня не давили, не контролировали каждый шаг, не стояли надо мной с палкой: делай уроки! Мне с папой и мамой было очень легко. Да и между ними отношения были хорошими. Не помню, чтобы они орали друг на друга, ссорились. Запрутся на кухне, что-то обсудят, но без скандала. Папа вообще был человеком спокойным, ругани в доме не терпел.
Дни рождения мы отмечали по-семейному, в кругу родных. Папа с большим вкусом подбирал букеты, а вот что подарить, всегда сомневался. Обычно просил меня поехать с ним, выбрать кольцо или ожерелье для мамы.
Кстати, обручальное кольцо мама до недавнего времени еще носила. А я и сейчас ношу на щиколотке папин подарок — золотой браслет-цепочку.
Наш дом был, как принято говорить, полной чашей, телевизоров целых три штуки — роскошь для тех лет. Папа смотрел новостные программы, политические ток-шоу, хорошее советское и зарубежное кино. Если попадал на бандитский сериал, переключал канал. Часто пересматривал любимые фильмы на дисках — у него их была целая коллекция.
Когда я просила денег на карманные расходы, он никогда не отказывал.
— Пап, что ты так много даешь?
— Бери, пока есть.
На съемочную площадку папа меня никогда не звал, позже поняла почему. Они с мамой посовещались и решили, что дочке не стоит идти в актрисы. Я, правда, и не рвалась, увлекалась иностранными языками, в итоге поступила в Институт иностранных языков имени Мориса Тореза, выучила английский и французский. Но мне, конечно же, всегда было интересно — куда папа поехал, в каком кино снимается. А он с удовольствием об этом рассказывал.
Однажды мое знание английского пригодилось отцу. Ему предложили сыграть советского разведчика Наума Эйтингона, организатора убийства Троцкого. Слова роли были написаны по-английски русскими буквами. Папа помучился, ее разучивая, потом сдался: — Коза, помогай, ставь мне произношение.
И я два дня гоняла его по тексту:
— Папа, не может интеллектуал, который знал английский как родной русский, говорить «о’кэй».
Скажи «о’кей».
Но это слово ему так и не далось. Правда, моя преподавательница английского, которую я пригласила на премьеру фильма «Троцкий» в Дом кино, ничего такого не заметила, была в полном восторге. Да и папа на экране не сплоховал, эмоциональный серьезный монолог, который он произносил в кадре на английском, производил впечатление.
Мама редко ходила с ним на премьеры. Работая в Союзе кинематографистов, она смотрела все новые фильмы заранее.
«Нику» тогда вручали в Доме кино, и все сотрудники Союза помогали ее проводить, так что мамина деятельность разворачивалась за кулисами. А мы с папой сидели в зале. Дома он носил спортивные штаны с вытянутыми коленками, но к выходу всегда готовился тщательно: нарядится и ходит по квартире или в сотый раз стоит у зеркала. Он был такой красавец, когда надевал костюм! «Пап, сколько можно? У тебя все идеально. Дай и мне посмотреться!» — возмущалась я.
Он любил ходить со мной на презентации, церемонии, премьеры. Брал меня, юную, под ручку и вел в светское общество. А окружающие порой недоумевали: что за девица виснет на Еременко? Папу это страшно забавляло. Мало кто догадывался, что народный артист пришел со взрослой дочерью, — так молодо он выглядел.
