Она в те годы была с Сашей Хочинским. Такая замечательная пара! Но Сашку забрали на три года в армию, и Ира его не дождалась. Я предостерегала: «Что ты делаешь? Хочинский тебя обожает! Никакой ухажер с ним не сравнится!» Ира не послушалась и Сашку бросила. Корогодский за это ее выгнал: Хочинского любили, а переживал он страшно. Запил, пошел по бабам, потом, к счастью, сошелся с Тоней Шурановой, они вроде были счастливы. А Ира Асмус вернулась в цирк, где когда-то уже работала. Через несколько лет мы случайно встретились на улице и она призналась, что совершенно одинока: муж-циркач ничем не интересуется, не помогает, дома сидит уставившись в телевизор. Она была талантливой акробаткой, клоунессой. Ей многие завидовали, портили жизнь как могли, каких только гадостей не подстраивали. Кончилось все трагедией: на гастролях в Гомеле Ира сорвалась с самой верхотуры.
Умерла мгновенно. Зрители ничего не поняли: вовремя успели потушить свет и унести тело. Потом было следствие, говорили — она не сама упала, кто-то подрезал страховочные канаты. Но так до конца ничего и не выяснили. Бедная Ирка... Останься она с Хочинским, может, до сих пор была бы жива.
Когда я только появилась в ТЮЗе, Ирочка мне пеняла:
— Кира, у тебя такой живот! Это просто неприлично, с этим надо что-то делать.
Я про себя посмеиваюсь, а она продолжает:
— Знаю одно хорошее упражнение. Надо рассыпать по полу спички и поднимать по одной. Вот и рассосется.
— Да нет, у меня не рассосется...
Несмотря на то что беременность я переносила ужасно, первое время пыталась ее скрывать. Было неловко: все-таки недавно на работу устроилась. Одна артистка догадалась и донесла на меня директору, тот тут же завопил, что приказ о моем зачислении в труппу аннулируется. Но Корогодский не захотел слушать: «Она же не всю жизнь будет беременна. Пускай работает!»
И директор смирился: спорить с Зиновием Яковлевичем было бесполезно, перед ним трепетал весь театр. Один Юра Каморный его не боялся. Как-то Юрка пришел в театр с похмелья. Стоит перед зеркалом, причесывается, тут входит Корогодский и ехидно спрашивает:
— Что, тяжко? Хочешь опохмелиться?
Каморный отвечает:
— Ой, тяжело! Будь человеком, сбегай за маленькой!
Зяма аж задохнулся от возмущения. Но Юрка знал себе цену, а талантлив был безмерно. И на балалайке играл, и на гармошке, и пел. Безумно жаль, что он ушел так рано и трагически. Все водка проклятая, пропади она пропадом! Он сильно пил, когда стало нехорошо с головой, лег в больницу. Но его выписали под расписку ради каких-то съемок. Юра тут же пригласил к себе в коммуналку знакомую, гримершу из Прибалтики, и неожиданно разбушевался. Отношения с соседями были очень плохими, следовало вызвать «скорую», а вызвали милицию. Милиционер выстрелил, попал Каморному в пах, и он мгновенно истек кровью. Панихиду проводить запретили, на похоронах специальные люди следили, чтобы никто не произносил речей.
А потом Юрина мама увезла тело сына на родину в Старую Руссу.
...За семнадцать лет в ТЮЗе я кого только не переиграла: и крокодилов, и нечисть всякую, даже пень однажды изображала. В 1980-м столкнулась с худруком Театра имени Пушкина — сейчас Александринского — Игорем Горбачевым, который сказал: «Пора тебе переходить на зимние квартиры. Хочешь к нам?» Дескать, старовата ты для ТЮЗа. Мне ведь уже почти пятьдесят стукнуло. Так я оказалась в «Александринке» — на целых тридцать два года.
Жили мы бедно. В театре зарплаты копеечные, на Яшин оклад в сто двадцать рублей тоже не разгуляешься. Конечно, мы не голодали, но долгие годы втайне от мужа я время от времени бегала сдавать кровь.
Денег за это почти не платили, зато кормили полноценным обедом. Узнай об этом Яша, мне бы досталось. Впрочем, денежная тема нас обоих не слишком волновала, мы никогда не ругались и друг друга не упрекали. Просто садились и придумывали, как выйти из положения.
Здорово помогали Яшины сестры, связь с которыми не прерывалась. Они часто писали, присылали нам из Канады посылки с одеждой. Мужу, высокому и красивому, все было к лицу. А на мне, что ни надену, смотрится как на корове седло. Соседка по одной из коммуналок — в какой-то момент мы с мамой разъехались — меня презирала: «Тоже мне артистка! В ситцевом платье!»
Когда в Москву из Риги приезжал Яшин брат Артур, я водила по магазинам его жену-латышку — высокую, стройную и очень деловую.
