Таскал реквизит, декорации, мебель. Мое рвение к работе оценил директор картин Роман Люцианович Конбрандт, и вскоре меня назначили администратором. Дебют в новой должности случился на картине Александра Роу «Варвара-краса, длинная коса». Кстати, там я впервые «отметился» на экране: рука, которая пугала детей и взрослых в сцене, где Чудо-Юдо требует грозным голосом «Должок!» — моя. Знаю, что в подмосковном поселке «Берендеево царство» не так давно поставили памятник руке из этой сказки. Так что я попал в историю.
Параллельно с началом работы поступил во ВГИК и учился в нем аж двадцать три года! Все время было некогда — то съемки, то кинофестивали. Когда сын Максим перешел на второй курс ВГИКа, я будто очнулся, понял, что пора все-таки получить диплом.
— Ваша мама была счастлива с отцом?
— Трудный вопрос.
Мама была милым и добрейшим человеком. Но она вечно попадала в какие-то истории, все шло как-то не так. Сколько себя помню, она очень часто болела, и у меня всегда были наготове капли Зеленина и валокордин. Я знал, когда нужно открыть окно, умел одним движением расстегнуть ей лифчик, иначе она могла потерять сознание.
Сначала они с папой были счастливы, но потом начались всякие фокусы со стороны моего отца. Нередко случались скандалы. Cохранилось огромное количество фотографий, на которых я, маленький, на руках у каких-то теток. Помню, как они постоянно подбегали, тискали меня, говорили, какой я хорошенький мальчик, а сами посматривали на папу.
Видимо, искали дорогу к его сердцу через сыночка.
В пятьдесят лет отец ушел из семьи к своей студентке. Он к тому времени преподавал в институте культуры, новая супруга была старостой группы. Она была на год моложе меня. Не могу не отметить, что последние двадцать пять лет папа прожил со своей женой Людмилой в огромной любви и обожании, родился сын — мой единокровный брат Миша. И мы с сестрой очень благодарны Людмиле за то, что подарила отцу бесконечно счастливые четверть века.
Ко всеобщему удивлению, и мама после ухода папы стала значительно лучше себя чувствовать, в обмороки не падала, сердце прихватывало реже. А отец год от года будто становился все моложе. В общем, отдельно друг от друга они прожили хороший отрезок жизни.
Потом маму разбил инсульт, и я навещал ее в больнице. Пришел, она была в коме, поцеловал в щечку и невольно произнес: «Кожа не такая, не мамина». Она всегда была нежной как шелк, я любил маму целовать, мне нравился ее запах. А тут — что-то чужое, эта нежность исчезла. Уехал, а через два часа мамы не стало — наверное, тогда в палате я почувствовал, что наступает конец.
Мамы нет уже двадцать лет. Когда бываю на кладбище, ставлю ей песни в своем исполнении, записанные на айфон, в том числе посвященную ей: «Где-то между звезд заблудилась мама, и она глядит с любовью на меня с небес...» Куда бы я ни пришел, первым делом просят исполнить именно эту песню. В какой-то момент и отца настигли болячки — проявились ранения, полученные во время войны, диабет.
Но он всегда шутил. Когда папа уже умирал и сестра его спрашивала:
— Как ты себя чувствуешь? — он отвечал:
— Да фигли толку?
Она:
— Чего ты хочешь?
А он:
— Бабу.
Очень жаль, что родители не увидели моего некоего, скажу нахально, успеха в жизни. Хотел посвятить свою первую режиссерскую работу — фильм «Крыша» — им, но не хватило моральных сил вписать в титры заветные строки: «Моим родителям посвящаю...» Я бы просто умирал каждый раз, читая их на экране.
