Кормлю всех — у нас же все время народ, потом быстренько мою посуду.
Целый день кручусь как белка в колесе. И вот, наконец, вечер. Коля ложится спать. Тишина. «Так, — думаю, — можно расслабиться, телевизор, что ли, посмотреть?» Только включаю, раздается крик: «Девонька, иди сюда!» Если не сразу откликаюсь, а мы на даче, в этот момент приходит собака и смотрит укоризненно, будто хочет сказать: «В чем дело? Мужик зовет, а ты не идешь?!» Иногда еще и коты за ней припрутся. Я вздыхаю и иду в спальню. Ложусь рядом с Колей, зверье занимает свои позиции, и все засыпают. А я еще долго прокручиваю в голове, что нужно сделать завтра.
Каждый день мы с Колей читаем. Тренируемся по специальной книжке и читаем поэзию Тютчева, Фета, Пушкина, Северянина, Батюшкова.
В августе уже в десятый раз ездили в Латвию, в санаторий «Яункемери».
Раньше логопедом там работала русская женщина. А в это лето — молодая латышка, не очень хорошо говорящая по-русски. Первое время она общалась с Караченцовым в приказном тоне. Ему это, конечно, не понравилось, сказал:
— Говорите мне «вы» и «Николай Петрович».
— В латышском языке нет слова «вы».
— Но мы же говорим по-русски!
Латышка осеклась, стала извиняться. Коля в знак примирения поцеловал ей руку, и после этого они настолько подружились, что я даже уходила с занятий, чтобы не мешать.
Как-то заглянула в щелочку и увидела, что он читает стихи, а она сидит и плачет. Коля ведь не просто отрабатывает правильную артикуляцию и дыхание, а проживает каждый отрывок. И кто-то еще смеет говорить, что он ненормальный, ничего не соображает! Да Коля сейчас читает лучше, чем раньше, потому что тоньше чувствует поэзию. Особенно любит позднего Тютчева, ему близки стихи про ускользающую любовь и уходящую жизнь. И желание продлить очарование, остановить мгновение...
— Говорить как прежде Николай Петрович не может?
— Нет, но близкие его прекрасно понимают, хотя у Коли практически погибли связки, работает только нижняя треть. И дыхание не такое свободное и длинное, как раньше, — легкие тоже пострадали сильно.
Из-за них Коля чуть не умер, когда началось воспаление. Он очень долго был на аппарате искусственного дыхания. Сердце работало нормально, а легкие врачи не могли «запустить».
Выжить ему, наверное, помогла отличная спортивная форма. Врачи в «Склифе» звали Караченцова Атлантом. У него всегда была большая физическая нагрузка, занятия теннисом, вокалом. Но даже сейчас, когда он намного слабее и с трудом говорит, Коле хотелось бы вернуться в профессию. Недавно посмотрел фильм и сказал: «Я бы что-нибудь сыграл». Тяга к актерству, к творчеству в нем не умирает. Поэтому и ходит с удовольствием в театр, кино. Он сопереживает тому, что происходит на сцене или экране, и частично выплескивает нерастраченную творческую энергию.
Недавно побывали в театре Саши Калягина на спектакле «Ничего себе местечко для кормления собак». Думали: посмеемся — название-то смешное. А попали на драму о человеческом одиночестве. В финале все плакали. Мне кажется, эта пьеса — про нас с Колей. В ней показано, что для человека главное — любовь. Если она есть, можно все перетерпеть. Так и есть, хотя жизнь у меня нелегкая, иногда просто выть хочется.
— Но у вас ведь есть помощники — домработница, медсестра, даже садовник.
— Да, есть. И меня часто спрашивают, как у нас на это хватает денег. А я отвечаю, что на помощников уходят зарплаты, которые нам с Колей платит «Ленком». Но без них не обойтись. Домработница приходит не каждый день. Иногда я готовлю всем еду, а медсестра и садовник гуляют с Колей.
