Больше я не звонил. Понимал: такие «концерты», которые будут сопровождать любые попытки контакта, повредят сыну. А мой отец и звонил, и, бывая в Москве, пытался встретиться с внуком. Безуспешно. Папа всю жизнь проработал на высоких должностях в Смольном, был очень настойчивым, решительным человеком. Но в этом случае уперся в стену.
Мои родители познакомились еще до войны, когда учились в Ленинградском университете на финансово-экономическом факультете. Потом отец ушел на фронт, а семью мамы во время блокады вывезли в эвакуацию. Отец разыскал ее в Астрахани, приехал туда на несколько дней, женился, а когда закончилась война, перевез в Берлин, где остался служить в консульстве. Я родился в Германии, прожил там до четырех лет. В Ленинград семья вернулась в начале пятидесятых, но последствия блокады чувствовались во всем.
Она вошла в сознание и образ жизни петербуржцев. Помню, как и у мамы, и у бабушки полки на кухне, антресоли были забиты крупой и макаронами. А я привычку доедать все до крошки, видимо, получил на генном уровне. До сих пор не могу сухую хлебную корку в мусор выбросить.
Родители были очень разными людьми и должны были расстаться много раньше, но жили вместе ради меня. Развелись, когда сыну «стукнуло» двадцать. За всю жизнь отец лишь дважды использовал высокую должность в личных целях. Первый раз, когда картину «На край света...» с моим участием по Союзу пустили вторым экраном, а в Питере она шла в главных кинотеатрах с огромными афишами, второй — когда выхлопотал себе крошечную «однушку», чтобы прежняя квартира осталась жене.
После развода они общались редко. Но однажды мама вдруг почувствовала, что с отцом беда. Примчалась к нему, звонила, стучала. Никто не открыл. Тогда она вызвала слесаря, который взломал дверь. Отец лежал на пороге ванной. Еще дышал. «Скорая» увезла его в больницу, где он умер через несколько часов. Я крайне тяжело переживал его уход. Отец был очень близок мне по духу, жил по принципу: социальный статус — ничто, человек — все. Он честно делал свою работу, не лизал начальству задницу и не делал подлостей. Я безмерно благодарен за него судьбе. Когда умирала моя мама, Егор был уже совсем взрослым. И я осмелился позвонить, подумал: вдруг захочет увидеть бабушку, проститься с ней? Сын оборвал меня на полуслове: «Сначала поговори с мамой, а потом она, если решит, что это нужно, даст трубку мне». Через мгновение я услышал короткие гудки...
В одном из недавних интервью Ляля заявила: «Мне плевать на бывших мужей, они никогда мне не помогали. Ни один из них не интересовался сыновьями. Мой третий муж Юра Черкасов вырастил Митю. Свою судьбу я нашла только с третьей попытки». Я ничего не знаю о втором муже Ляли — том самом, которым она мне угрожала, отце ее младшего сына Дмитрия. Возможно, он действительно не интересовался ребенком и не пытался помочь. Но по отношению ко мне Ляля несправедлива. Когда у человека внутри неправда, он начинает ненавидеть того, кто заставил его чувствовать себя лгуном.
Долгие годы я брал на себя вину за то, что не общался с сыном. Егор очень любит маму, а Ляля ненавидит меня. Если бы я стал обвинять ее, сын еще больше бы отдалился. А я питал надежду, что однажды он захочет встретиться, поговорить, узнать про свои корни.
Несколько лет назад Егор побывал в Осетии, на родине деда Вадима. Вместе со съемочной группой. Пусть это было сделано по большей части ради рекламы, но теперь он хотя бы знает «бероевскую» часть своей родословной. А ветвь «Михеенко» для него — белое пятно. Между тем это ведь не просто информация «к сведению». Это знание своих сил, своих генетических болезней, своих нераскрытых талантов наконец.
Я так ждал, так надеялся на нашу встречу, что однажды в телевизионном эфире неожиданно для себя самого сказал, что она уже произошла. Меня пригласили на ТВ, очень туманно объяснив тему передачи. Я решил, что речь пойдет о театре «Терра мобиле», который создал, возглавлял в течение нескольких лет и который был известен по всей Европе. Но в самом начале съемки ведущий подсаживается ко мне и проникновенно-сочувствующим голосом произносит:
— Мы знаем, что вы очень давно не виделись со своим сыном...
А у меня с языка само собой слетает:
— Почему же?
Два дня назад он ко мне приезжал.
Повисает пауза. Смотрю ведущему в глаза и вижу панику. Потом ему говорят что-то в наушник, парень бормочет: «Ну ладно», уходит подальше и забывает обо мне до конца передачи.
Полтора года назад одна из газет опубликовала заметку о том, что я перенес несколько инсультов, инфарктов и нуждаюсь в срочной дорогостоящей операции. Это было правдой, но заголовок «Егор Бероев бросил тяжелобольного отца» меня взбесил и довел до очередного сердечного приступа.
