Против меня ополчились люди, терявшие свои позиции в связи с моим назначением. Была придумана история с якобы моим брошенным в России ребенком. Пошли звонки с угрозами. «Ты сумасшедший, — говорила перепуганная Лада. — Они тебя подставят, разорвут!»
Это случилось, когда я был совсем маленьким. Проснулся на своем сундуке среди ночи от страшной боли в горле, голова горит.
Хотел закричать, позвать маму, а голос пропал. Доползти до кровати родителей сил не хватает. Рядом со мной у буржуйки стояло ведро с водой. Печка остыла, и вода превратилась в лед. Стал его лизать, капли попали в рот, и я смог крикнуть, разбудил маму. Иначе, наверное, задохнулся бы. Лед меня спас...
До моих шести лет наша семья жила в неотапливаемом бараке в Бескудниково. Мама во время войны переехала в Москву из Смоленской губернии, а папа — из Рязанской. В его раскулаченной семье никого не сослали, не расстреляли — обошлось, но прокормиться в деревне стало трудно. Вот отец с сестрой и отправились пешком в столицу на заработки. Папу взяли на стройку, и он получил комнату в бараке. Ее делила пополам занавеска. С одной стороны спали бабушка с дедушкой, с другой — я с родителями.
Воды не было. Ее ведрами носили от колонки, с которой и началась моя хоккейная карьера. Зимой растекающиеся вокруг лужи замерзали, образуя каток. Отец купил мне смешные двухполозные лезвия, которые привязывались к валенкам. Самопальные коньки постоянно сваливались, но ощущение скольжения стоило всех мук. И такими-то коньками похвастать мог далеко не каждый. По сравнению с другими ребятами я считался крутым. В нашей семье все работали, даже бабушка с дедом, поэтому меня баловали: у первого среди соседских ребят появились и лошадка с педалями, и велосипед, и коньки.
Каждые выходные я вместе с родителями отправлялся к станции Бескудниково на стадион ВДСО «Локомотив». Играл духовой оркестр, мужчины с мальчишками гоняли мяч, женщины усаживались за лото.
Было шумно, празднично и весело — настоящее народное гуляние.
Когда мне исполнилось шесть, семья переехала. Маме дали трехкомнатную хрущевку на Коровинском шоссе. Вместе с нами на сорок шесть квадратных метров перекочевали и классики мировой литературы. Мама работала в экспедиции типографии «Правда» и могла покупать дефицитные издания, вся новая квартира была ими заставлена. И все равно создавалось ощущение, будто мы въехали во дворец.
Там, где сейчас высится здание МНТК «Микрохирургия глаза», в то время находилось кладбище, а рядом — болото. Однажды мы с ребятами пошли гулять, все куда-то разбрелись, а я угодил в трясину, стал тонуть. Уже по пояс затянуло, когда откуда-то возник огромный бородатый дядька в дождевике с капюшоном и сапогах по колено.
Подошел и выдернул меня за руку. Сапоги в трясине остались, до дома бежал босиком, получил от отца нагоняй за потерянную обувь, но что со мной случилось, я не рассказал.
Вскоре в микрорайоне нашлись энтузиасты, решившие построить хоккейную коробку. Мы с ребятами шныряли по округе, там продолжала кипеть стройка, искали, где «плохо лежат» доски, и тащили их в наш двор. Мужики провели к коробке освещение, обустроили в подвале раздевалку. Летом играли на площадке в футбол, зимой — в хоккей. И пусть кто-нибудь только попробовал бы хоть что-то испортить! Башку оторвали бы любому.
Отец, видя мою увлеченность, купил мне хоккейные гаги. Я прибегал из школы, делал уроки и прямо в них спускался с пятого этажа на каток.