Я частенько ездила на психологические тренинги за границу: в Германию, Англию, другие страны, Сережка с удовольствием присоединялся.
Ему очень нравился английский язык. И он так умело на нем общался, что я отдавала ему все переговоры, хотя сама тоже говорю — не столь блестяще, как он, но объясниться могу.
Шутила:
— Ты мой личный гид и переводчик, вот обо всем и договаривайся.
— А ты, — парировал Сережка, — мой личный психолог, который обязан находиться со мной в минуты тяжелых внутренних переживаний!
Шутки шутками, а переживал Сережа много, по поводу и без. На него словно накатывало временами. В психологии есть такое понятие — «дистимическое расстройство».
Это снижение настроения. Могло появляться ощущение полного внутреннего краха: все плохо, жизнь не мила, отстаньте от меня все. Часто это состояние сопровождается «самокопанием». Такая вот русская национальная черта. Американец, например, живет легко и просто — «ноу проблем». А «человеку Достоевского и Толстого» (есть основания полагать, что оба писателя также страдали дистимией) нужно довести себя до исступления, бездны.
Сережа, когда накатывало, запирался в комнате на три-четыре дня. Лежал и смотрел в потолок. Это одно из его любимых выражений — «я лежал и смотрел в потолок».
Мог даже плакать. Но не как нытик или хлюпик, а сдержанно, красиво и по-мужски: слеза течет, при этом ни один мускул на лице не дрогнет.
— Может, поговорим?
Станет легче, — предлагала я.
— Не станет, — глухо отвечал Сережа. — Тебе лучше не знать, о чем я думаю. Как будто острые иголки под ногти загоняешь. Только в душу.
Бывало, и раскрывался:
— Зачем нужна жизнь? Одно и то же каждый день. Мы ищем какие-то радости — работаем, путешествуем, влюбляемся. А еще с комплексами боремся, близких теряем. И отчаянно пытаемся отогнать мысли о смерти, которая ближе и ближе с каждым днем. Для чего все это?
Словно его какие-то внутренние бесы мучили, не давали идти вперед.
— А кто говорил мне про библейские заповеди — неси свой крест и ни о чем не спрашивай? — напоминала я.
Сережа мрачно замолкал и снова уходил в себя.
Некоторые — опять же, русская натура — такое состояние алкоголем душат. Тоска накатила — выпил граммов сто-двести, и вроде бы жизнь наладилась. А Сергей не позволял себе мыслей по этому поводу, ведь решил, что алкоголь — разрушение. И уже не расслабишься привычным прежде способом, надо бороться с бесами на трезвую голову.
Поводов для переживаний его ранимой душе хватало с избытком. Гуляем по Невскому. Мимо прошел старик благородного вида, с палочкой и авоськой, в которой хлеб и пара сосисок. Щемящее душу зрелище — старики в России. «И это финал для каждого из нас!
— долго не мог успокоиться Сергей. — А ведь когда ты молодой, кажется, что и все вокруг молодые, красивые, здоровые».
Как-то меня попросили проконсультировать на дому одного наркозависимого. Речь шла о близких знакомых, поэтому отказать не смогла, хотя обычно на дом не езжу. Взяла с собой Сережку — мало ли что может случиться. Приехали. Парень, с которым должны были пообщаться, отлучился куда-то по делам, попросив нас немного подождать. Мы остались, начали осматриваться. «Однушка», скудная обстановка — мебели почти нет, обшарпанные обои. На продавленном диване лежал дедушка. Юноша, который только что ушел, — его внук. Родители уехали за границу в длительную командировку, сыну велели присматривать за больным дедом. Но паренек связался с дурной компанией, подсел на наркотики и вывез из дедовской квартиры все, что можно было продать, — наркоманы не ведают, что творят.
