Всю ночь Таня читала книгу и наткнулась на опечатку — в одном месте в фамилии Шмит появилась буква «д». Я не стала переводить стрелки на литературного редактора и корректоров, а дождавшись паузы, сухо попрощалась и положила трубку. Дала себе слово первой не звонить: в конце концов, у меня тоже есть гордость. Через две недели Татьяна сама набрала мой номер:
— Привет! Как дела? Я тогда на тебя наорала...
— Ладно, проехали.
— Ты завтра свободна? Давай прошвырнемся по магазинам!
Ходить с Таней по улицам было очень забавно: мужики останавливались как вкопанные и сворачивали шеи, глядя вслед. А ей нужна была забота только одного, того, кто понимал бы ее и принимал такой, какая есть. Не навязывал своих ценностей, не стремился подавить. Именно последнее стало причиной, по которой она рассталась с третьим мужем.
Володя Михайлов был хорошим парнем: неглупым, верным, большим тружеником, но в жены ему следовало брать скромную бухгалтершу или медсестру — никак не актрису. Он запрещал Тане делать макияж, увидев, что она накрасила глаза или губы, тащил в ванную и умывал, мог устроить скандал даже из-за намека на декольте. Стоило Лавровой немного задержаться после спектакля, дома ждал допрос: «Где была? Для кого так расфуфырилась?» При независимом характере Татьяны, ее вполне естественном стремлении хорошо выглядеть долго это продолжаться не могло.
В гардеробе Лавровой не было ни одной банальной вещи. Я всегда поражалась ее чутью на эксклюзив, умению за несколько минут привести себя в порядок. Вот она встает по звонку будильника, натягивает жуткий халат и бредет в ванную. Оттуда, приняв душ, уже вылетает как ракета. Из груды сваленных вокруг шкафа вещей что-то выхватывает, чтобы надеть, причесывается, делает макияж — все четко, без единого лишнего движения. На ходу выпивает чашку кофе — и вот она стоит в прихожей с сумочкой под мышкой: красивая, элегантная, хоть сейчас на подиум. Однажды я засекла время — на полное преображение у нее ушло ровно пятнадцать минут.
Последний раз мы виделись в начале 2007 года. Позвонив, Таня сказала с упреком: «Ты так давно у меня не была. Приходи и Васю с собой захвати — выпьем, поговорим». По дороге мы с Василием Бруни-Бальмонтом, внуком знаменитого поэта и нашим с Таней другом еще с коктебельских времен, заехали в магазин, купили хорошее вино, фрукты, рыбу. Мужчина сразу отправился на кухню — готовить, я занялась сервировкой. К еде, как мы ни уговаривали, Таня не притронулась. Только тянула из бокала вино и курила одну сигарету за другой. Она выглядела очень больной, изможденной и уставшей, и только когда я или Вася вспоминали веселый эпизод из юности, ее глаза оживали, а лицо озарялось прежней улыбкой.
Вскоре Таня задремала. Укрывая ее пледом, я заметила: вся тахта — в подпалинах и дырках от незатушенных сигарет. Видимо, выпадали из пальцев, когда Таня засыпала. «Господи, она же может сгореть заживо или в дыму задохнуться!» — ужаснулась я. Таня открыла глаза: «Ребята, дайте воды — запить снотворное. И не будите до утра — хочу отдохнуть».
