Да и сам я относился к себе с иронией и сожалением до встречи с Андреем Михайловичем Лобановым — был такой замечательный режиссер, возглавлявший лучший в то время в Москве Театр имени Ермоловой. Лобанов преподавал нам актерское мастерство, но для меня общение с ним стало режиссерским университетом, в котором учили сценически мыслить, не бояться размышлять и фантазировать.
Здесь же, в ГИТИСе, я встретил будущую жену Нину Лапшинову. До поступления в театральный она училась в «Станкине» (Станкоинструментальном институте) на факультете обработки металлов давлением — я до сих пор подтруниваю над ее бывшей специализацией. Там Нину окружали сплошь мужчины-студенты, которые делали за симпатичную девушку проекты и чертежи. Она привыкла, что за ней ухаживают. В «Станкине» существовал драмкружок, который увлекал Нину гораздо больше металлов.
Преподававший там артист МХАТа Николай Ларин посоветовал ей поступать в театральный, где мы и встретились.
Однажды в перерыве между занятиями Нина, учившаяся на курс младше, подошла ко мне и попросила:
— Говорят, ты хорошо рисуешь карикатуры, пожалуйста, нарисуй в нашу газету.
— Сейчас не могу, — ответил я, — и вообще не знаю, что рисовать.
И тогда она произнесла слова, после которых мир изменился:
— Захаров-Презахаров, Захаров-Презахаров, пожалуйста, нарисуй карикатуру!
От этих слов меня словно ударило током, вдруг стало совершенно очевидно, что эта женщина, не такая уж невероятно красивая и привлекательная — были девчонки и покраше, именно она единственная предназначена мне. Как будто где-то на небесах произошло короткое замыкание. Больше никогда ничего подобного не повторялось в моей жизни, хотя женщины мне нравились и с некоторыми я, возможно, позволял себе сближаться. Но углубляться в это не хочется... А тогда, пронзенный небесным током и мыслью о Нининой предназначенности мне, я внутренне преобразился. Она, видимо, тоже что-то почувствовала, потому что однажды, встретив в коридоре института, игриво так спросила:
— Я собираюсь домой, пойдешь провожать?
— Не пойду, — ответил я.
Мне не понравилось, что кто-то посягает на мою свободу.
— Захаров-Презахаров, ну разве можно так отвечать?!
В результате я пошел. И состоялся первый поцелуй. В память о нем я снял со стены, рядом с которой мы поцеловались, табличку пожарного сигнала. На ней написано «Б8». Что это значит — не представляю, но табличка до сих пор висит у нас дома...
Впрочем, тогда я не считал нужным форсировать дальнейшие события. Знал: вот Нина — моя женщина, наслаждался хорошим настроением и счастливой беспечностью, а к сближению не торопился. И вдруг встретил свою избранницу на улице под ручку с венгерским студентом — в то время в театральном училось много иностранцев.
Я понял, что счастье может пройти мимо, и стал предпринимать шаги, которые обычно делает мужчина, когда ему нравится женщина.
Я окончил институт на год раньше Нины и уехал в Пермь в областной драмтеатр. Если бы не это распределение, скорее всего, никогда бы не стал главным режиссером и худруком «Ленкома» и вообще не было бы мне дела до этой профессии.
В Перми я заявил о себе очень активно. Играл на сцене разных смешных людей, писал детские стихи, рисовал карикатуры в местные издания, участвовал в капустниках, но главное — пришел в Пермский государственный университет, где впервые проявил себя как режиссер. В среде студентов я оказался благодаря ведущему актеру Пермского областного Виктору Чекмареву, который возглавлял университетский театр и предложил ему помочь.
