Вдруг я увидела, что ее лицо побелело. Взяла за руку — ладонь горячая и влажная.
— Тебе нехорошо?
— Нет-нет, все нормально. Только душно.
Я все-таки вызвала «скорую». Врач померил давление:
— Немного повышено. Ничего страшного, но на всякий случай советую поехать в больницу.
Мама помотала головой:
— Нет-нет.
— Мамочка, может, все-таки...
— Я тебя умоляю — поедем домой.
К нам отправились все друзья, которые были в ресторане. Из-за пробок добирались долго, хотя наш таунхаус недалеко от Москвы. Мы с мамой поднялись в ее спальню, на второй этаж. Я помогла переодеться и лечь в кровать. Мама попросила: «Мася, укрой меня. Слава богу, дома. Не волнуйся — мне уже гораздо лучше. Спокойной ночи».
Ребята внизу стали расспрашивать:
— Ну как Зуля?
— Кажется, полегчало.
Только сказала это и почувствовала: наверху что-то случилось! Взлетела по лестнице, распахнула дверь... Мама лежала с закрытыми глазами.
Она дрожала так, будто сквозь тело пропустили ток. Кто-то из гостей стал набирать номер «скорой», мамин друг бросился за нашатырем. Я делала ей искусственное дыхание, массаж сердца и колола ножницами пальцы, чтобы пустить кровь. Все, как учили на уроках ОБЖ.
«Неотложка» все не ехала. Я снова и снова набирала «03»:
— У меня мама умирает!
И слышала в ответ:
— У всех умирают.
«Скорая» прибыла только через час. По ночной дороге, где не было пробок. Следом — реанимационная бригада.
Я билась в истерике, кричала: «Спасите маму!!!»
Пока ее укладывали на носилки и несли в реанимобиль, мне вкололи транквилизатор. Не подействовало. Вырывалась из рук друзей, которые пытались меня удержать: «Пустите! Я поеду с ней!» Врач «скорой» вколола еще один укол, потом еще... И я провалилась в темноту.
Открыла глаза, когда часы показывали одиннадцать утра. Рядом сидели друзья.
— Где мама? Что с ней?!
— Ляйсан, держись. Зули больше нет. Оказалось, она умерла еще до приезда «скорой». Острая коронарная недостаточность.
Больно и страшно думать, что маму можно было спасти, если бы «скорая» появилась вовремя. Не хочу никого обвинять, но факт остается фактом: врачей, для которых человеческая жизнь — высшая ценность, а главная задача — ее спасение, остается все меньше...
Что было после того как мне сказали о смерти мамы, помню смутно.
Безостановочно звонил телефон, кто-то приходил, говорил какие-то слова. Как вспышка — помощница по дому вкладывает в мою ладонь трубку: «Это Винер. Поговори с ней». Рыдания сдавили горло, но все-таки смогла выговорить:
— Здравствуйте, Ирина Александровна...
— Лисичка, я понимаю твое горе, но надо жить дальше. И запрети обкалывать тебя транквилизаторами. Ты должна проводить маму во вменяемом состоянии. Я за границей, сейчас закажу билет и прилечу.
— Нет-нет, не нужно.
Буду переживать, как вы доберетесь...
— Я очень любила Зулю и хочу все расходы по ее похоронам взять на себя.
— Но у меня есть деньги...
— Нет, позволь мне. И еще запомни: ты не сирота. Теперь я буду твоей земной мамой. А Зуля станет помогать тебе с небес.
Не знаю, смогла бы я пережить этот удар, если бы не поддержка близких: Ирины Александровны, Паши, моих подруг по сборной, маминой названой сестры Татьяны, которая приехала из Испании и оставалась рядом до тех пор, пока Паша не сказал: «Мы справимся. Возвращайтесь домой — к семье, дочке. Я все контролирую и обещаю, что Ляйсан ни на минуту не останется одна.
Потребуется помощь специалистов — найдем самых лучших».
Первые недели я не могла ни есть, ни спать. Похудела на двадцать килограммов. И мне действительно понадобилась серьезная помощь психологов.
Перечитывала мамин дневник, адресованные мне и отцу письма и все время рвалась на кладбище. Если не пускали, уезжала обманом и часами сидела возле могилы.
Наверное, маме невмоготу было видеть, как я себя извожу, и она стала меня прогонять. Всю дорогу до кладбища светит солнце, только вхожу в ворота — небо заволакивает черными тучами и ливень стеной. В другой раз среди ясного дня вдруг пошел град.
