Партнер по этому фильму Валентин Гафт рассказывал, как в один из съемочных дней папа признался: «Сегодня не смогу играть как надо. В этом эпизоде все проходит через сердце, а я боюсь его перенапрягать. Боюсь, черт возьми». И на сцену не выходил без таблетки нитроглицерина.
Как-то его Фирс в «Вишневом саде» Леонида Трушкина — спектакле Театра Антона Чехова — появился перед зрителями с опозданием. На папу это было совсем не похоже: артистом он оставался дисциплинированным. Оказалось, забыл таблетку в гримерке, пришлось возвращаться.
...Операцию в Лондоне назначили на пятое марта 1992 года. Обещали, что уже через пять дней он будет «как огурчик». Накануне ему должны были сделать обследование — коронографию.
Ира говорит, выглядел отец вполне бодрым. Но знаменитый английский хирург Терри Льюис решил познакомить пациента с возможными последствиями операции. Нарисовал на бумажке сердце, начал объяснять: «В сердце четыре сосуда, три из них забиты полностью. Четвертый забит на девяносто процентов. Так что в любом случае вы можете умереть».
И папа умер. Он был гениальным актером и представил себе на секунду, как это бывает — смерть. А потом просто не смог вернуться.
Пятого марта я репетировала с артистами на сцене капустник, посвященный празднику Восьмое марта. В зал вошла Лия Ахеджакова: «Маша, Галина Борисовна просила к ней зайти».
Захожу в кабинет главного режиссера. Сидят Волчек, директор театра, еще какие-то люди со скорбными лицами. «Маша, мужайся, — произносит Галина Борисовна. — Папы больше нет». Эти слова прозвучали так же, как известие о смерти мамы. Не было никакого предчувствия — все произошло неожиданно, жутко. Но шока не случилось. Во-первых, я стала старше. А во-вторых, страшно в такой момент прежде всего не за себя — за того, кто переживает смерть близкого человека наравне с тобой. Когда умерла мама, было чудовищно жалко папу, боялась, как он справится с потерей. Теперь тревожиться стало не о ком...
Мобильных телефонов тогда не было. Из российского посольства в Лондоне — в организации папиной операции помогал тамошний врач — позвонили в «Современник». И если официальными похоронами с гражданской панихидой занимался МХАТ, то поминки — действо куда более интимное, с душой связанное — взял на себя «Современник».
Да и как иначе? И хотя папа уже больше двадцати лет там не работал, но главным режиссером театра была его первая жена: по прошествии времени их связывали теплые отношения.
После папиной смерти мы сдружились с Ирой. Она вышла замуж за режиссера-документалиста Жоржа Пуссепа, уехала в Америку, родила сына Женю и дочь Зину. Потом вернулась, еще раз пошла под венец с бизнесменом Александром Благонравовым. Дочь Зина осталась с отцом: они живут в Черногории. В свое время Ира пыталась ее вернуть, но потом решила, что ребенок привык к тамошней жизни, нечего травмировать ее психику. Они прекрасно общаются.
Все три папины жены очень разные. Не назову Волчек властной женщиной, но она, безусловно, сильная. Мама была слабой.
Ирка тоже слабовата, но у нее есть какой-то внутренний стержень. Она просто не может жить одна. Не знаю, как папа сосуществовал с Галиной Борисовной, но с мамой и Цывиной он был двумя разными людьми. Например, маме он запрещал стирать свое белье. Категорически! Считал, что давать женщине в стирку интимные вещи стыдно и некрасиво. А когда приходил домой усталый при Ире, говорил: «Сними с меня носочки!» Она их стаскивала и шла стирать. Не знаю, почему он так себя вел. Может, примерял на себя новую роль, на этот раз — любимого мужа?
Папина смерть еще десять лет ежесекундно саднила в моем сердце. Он очень переживал, что нет внуков. Сокрушался: «Что же у меня дети такие непутевые?!» У Дениса действительно нет своих детей, зато он воспитал сына жены Екатерины Гердт. Оресту уже тридцать пять. Но когда, разведясь с Селянским, я вышла замуж за артиста «Современника» Максима Разуваева и родилась Соня, боль о папе немного отпустила.
