Ничего не понимая, как в бреду, вернулась в номер, рассказала Сергею, посидела, выпила залпом стакан водки. Потом долго металась по гостиничным коридорам. Сережа меня еле поймал.
Бросились на вокзал. Билетов не было: на дворе — август, сезон отпусков. Побежали к главному режиссеру театра «Ромэн» Николаю Сличенко. Всеми правдами и неправдами он раздобыл билет в сидячий вагон.
Мамина смерть стала для всех шоком. Мы с папой привыкли, что она болеет, но оказались совершенно не готовы к такому концу. Отец был в ужасном состоянии, в какой-то прострации. Мы никогда об этом не говорили, но он наверняка корил себя. Несмотря на уже начавшийся роман с Цывиной и возможные прежние интрижки, двадцать три года совместной жизни объединяют больше, чем любовь.
Люди становятся просто родными. Уверена, что ближе, чем мама, для папы человека не существовало. Он был сердечником, перенес к тому времени уже несколько инфарктов. Друзья видели, в каком он состоянии, и подстраховались: на кладбище дежурила «скорая». Поминок я не помню — врачи вкололи мне столько успокоительного, что проснулась только через два дня.
Мы с папой остались вдвоем. Горе не обсуждали. Каждый пытался справиться самостоятельно. Дома между тем начало происходить что-то странное. В моей комнате стояло пианино, на котором иногда играла мама. В один из дней оно вдруг само заиграло. В другой раз по всей квартире летала газета, при том, что даже намека на сквозняк не было. А потом и я, и папа одновременно увидели маму... Она вошла в комнату, села за стол.
Вспоминать страшно.
С бабушкой я старалась общаться как можно реже: она совсем сошла с ума от горя и во всем обвиняла отца. Не могла видеть это, ведь папа остался единственным близким мне человеком. Говорила ей:
— Зачем ты его обвиняешь? В конце концов, это мой отец! И он тоже страдает.
— Ты просто бессовестная, — отвечала бабушка. — Он мать в гроб загнал, а ты к нему тянешься...
Надо ли говорить, что папин брак с Цывиной бабушка не приняла? Да и я поначалу страшно возмутилась. Считала, он предает память о маме. Это сейчас понимаю, что отец нуждался в тихой гавани, где можно было бы забыть о мороке последних лет жизни с мамой, неизбежном чувстве вины.
Ему было уже шестьдесят, и он заслужил право быть любимым.
Почти год после похорон папа не рассказывал, что с кем-то встречается. Но в какой-то момент решился, объявил, что пригласит в дом «свою девушку Иру». Знать не знала, что за Ира такая. Увидела — обалдела. Мы были знакомы! Цывина всего на шесть лет старше меня, тоже училась в Школе-студии. Несколько раз курили на пару в женском туалете. В ту первую встречу дома так на нее посмотрела — даже слов не потребовалось. Не ругалась — набычилась. Весь вечер показательно молчала. Дело не в Ире: тогда я не приняла бы рядом с папой ни одной женщины.
Историю романа с Евстигнеевым оставим Цывиной. Папа заметил молодую артистку, когда ставил со студентами спектакль «Женитьба Белугина» по Островскому.
Предложил ей сыграть главную роль. А уже получив диплом, она встретила отца в коридоре и спросила: «Евгений Саныч, неужели больше ничего вместе не поставим?» Папа пригласил ее подъехать к нему на съемки — обсудить возможные планы. Так и закрутилось. Потом Ира рассказывала, что встречались они с папой в том самом любимом им гараже: с шампанским, коньячком, магнитофоном и раскладушкой.
Не скрою, меня смущала их разница в возрасте. Тридцать семь лет — шутка ли? Не могла принять этот союз, долго думала, что Ира действует по расчету: приехала из Минска, московской прописки нет, да и с карьерой нужно помочь. Однажды я совсем раскипятилась и, не выдержав, высказала отцу в лицо: — Что ты за человек?
Маму только похоронили, а уже бабу новую в дом привел!
Как же он орал! Стены дрожали, даже ваза со шкафа упала:
— Я имею право на свою жизнь! На личное счастье! Что ты, в конце концов, понимаешь?!
Ира переехала к нам, и это возмутило меня окончательно. С какого перепугу она собирается проживать на моей жилплощади? Поделила полки в холодильнике, следила, чтобы до моих продуктов не дотрагивались. Совсем замкнулась. С папой еще общалась, а с Ирой вообще не разговаривала, разве что сквозь зубы.
Но Цывина повела себя по-умному. Не вступала в конфронтацию. Я тогда в очередной раз влюбилась. Жить нам с будущим мужем Андреем было негде.
