Такие маленькие уроки схватывал быстро и запоминал навсегда», — говорит Сергей.
Утром по собственной инициативе он вставал раньше и шел готовить совместный завтрак. Это было лучшее время суток для них. Я пытаюсь как-то деликатно сформулировать вопрос о том, что женщина, скажем так, взрослая по утрам совсем не такая, какой была много лет назад. Это я сейчас огрубляю-конкретизирую, а тогда спросила чуть изящнее. И он ответил: «Кира, я скажу странную вещь: по утрам я любил ее еще больше.
У Люси было удивительное актерское лицо, в том смысле, что на нем, по ее же словам, можно было «писать» что угодно. Но я любил ее без грима, утром. Я же не дурак, поэтому все понимал про возраст, но никогда об этом не думал. Потому что видел на этом лице только все детское, в лучшем смысле этого слова. Когда она такая свежая, уютная, такая своя, ну, та, которую никто, кроме меня, не знает... Халатик простенький, тапочки... И спали мы всегда, до последнего дня, только вместе. Ну не могли мы спать в разных комнатах, это просто исключалось».
Она не верила в слова, и признания в любви были ей тоже не нужны — только поступки. И уважала Сергея за то, что он не говорил ей бесконечно «люблю». И сама крайне редко говорила Сенину, что его любит.
Вроде бы ему это тоже не было особенно нужно, но вдруг, противореча себе, он добавляет: если это случалось, если эти слова произносились, то такие моменты были в высшей степени счастьем. Слова о любви Люся ощущала почти экстремальными и никогда ими не бросалась. Поэтому он так ценил их.
Но вернемся к прозе (или поэзии?) жизни. Как только у них начались отношения, еще не близкие, но уже дружеские, Сергей приволок трех свежих осетров из магазина «Дары природы». И сказал: «Люся, я буду делать уху». И послал ее чистить картошку. Она покорно исполнила поручение. Уха была сварена. Гурченко к ней не прикоснулась, но поставила бутылку водки на стол, и так они славно посидели! И было в этом немножко игры, но больше радости первого домашнего застолья... А потом Сенин узнал, что рыбу она терпеть не может, а картошку звездная актриса уже много лет не чистила.
Поэтому злилась на него и за рыбу, и за картошку. Но, в общем-то, это их отношениям совсем не помешало. Что удивительно, усталость, понятная и объяснимая, от долгого двадцатилетнего совместного быта не наступала.
«Хотите — верьте, хотите — нет, мы не уставали друг от друга. Конечно же, ругались, могли повздорить до битья тарелок, но ровно через три минуты все заканчивалось», — говорит мне Сережа.
Правда, был один момент, когда ссора длилась практически три дня. И то из-за того, что Люси тогда рядом не было, она на съемки уехала. А так бы он сразу подлизался, и все стало бы нормально. Сергей честно признается, что первый шаг к примирению всегда делал он.
Потому что почти всегда был неправ.
Честно говоря, слышать мне это было странно, хотя благородство мужа и веру в постоянную правоту жены я оценила. Только однажды за все эти годы она сказала: «Папа, прости, я была не права». От этих слов он обалдел, потому что извиняться Люся не любила и не умела. Недостатков, по словам Сенина, у нее не было.
— Неужели, Сережа, за двадцать лет она вас ни разу не разочаровала? — провоцирую его на легкий негатив.
А он — мне:
— Никогда!
— А ваш трезвый взгляд со стороны? — требую я.
Он задумался. Потом дословно ответил вот что:
— Если убрать излишнюю подозрительность и чувство ревности, то у нее недостатков вообще нет.
