Потом, когда кино станет цветным, поклонники Алтайской увидят, что эти искрящиеся веселой дерзостью глаза — разные: один карий, другой зеленый. И сразу пойдут досужие разговоры о том, что на Руси это всегда считалось «ведьминской приметой». Огня в «инквизиторский костер» добавят коллеги Алтайской — рассказами о ее взрывном темпераменте и совсем не добром остроумии.
При известии о женитьбе Консовского внутри ничего не дрогнуло. Мое сердце вообще было долго свободно, несмотря на то, что вокруг вилось множество поклонников.
Первая любовь пришла, казалось бы, в самое неподходящее время — в разгар войны...
Летом 1941 года я стала студенткой актерского факультета ВГИКа, зимой ездила по воинским подразделениям в составе фронтовой концертной бригады под руководством Андрея Гончарова — будущего худрука Театра имени Маяковского, а в 1942 году в одной из актерских компаний познакомилась с Юрой Михайловым. Он воевал, был ранен, списан в запас и с первого захода принят в Щепкинское училище. Мы поженились, в 1943 году у нас родился сын Володя. Однако семьи не получилось. Довольно скоро я поняла, что любитель преферанса и шумных застолий, страстный поклонник женской красоты, весельчак и балагур Юра Михайлов — не лучший спутник жизни. Слава богу, расстались без скандалов и смогли сохранить дружеские отношения.
Юра посмеивался: «Смотри, не успела стать свободной женщиной, как вокруг тебя рой женихов!» Если и преувеличивал, то не слишком. Однажды я удостоилась внимания даже Василия Сталина.
В конце сороковых, получив звание кандидата в мастера по конному спорту, все свободное от театра время я проводила в Манеже, тогда это здание использовалось по прямому назначению — для тренировок и выступлений спортсменов-конников. В тот раз приехала в Манеж с маленьким Вовкой и одним из своих поклонников — офицером-чекистом.
Делая очередной круг, натыкаюсь взглядом на невысокого симпатичного офицера в форме военного летчика. Дождавшись, когда подъеду, он, улыбаясь, интересуется: — На лошадках катаетесь?
Презрительно фыркаю:
— На лошадках не катаются, а ездят или скачут!
Дурак!
И пришпорив коня, мчусь дальше. Вдруг вижу: через весь манеж ко мне бежит чекист-воздыхатель. Схватил лошадь под уздцы, в глазах — ужас. Спрашивает:
— Ты что, обалдела?! Это же Василий Сталин!
Оглядываюсь на «оскорбленного», а тот смеется. Дернув плечом, парирую в полный голос:
— А нечего идиотские вопросы задавать!
Сталин еще пуще хохочет, аж слезы рукой вытирает.
