И тут он произнес свою любимую фразу:
— Но это же не нейрохирургия, операцию на головном мозге делать не нужно, значит, научишься. Приглядывайся, вникай — и все получится!
Так я стал директором кинокомпании «Парус». Придумывая название, мы соединили первые слоги наших фамилий Панин и Русин — получилось красиво.
Тут придется немного рассказать о себе. Я родом из Узбекистана. Бизнесом занялся не сразу. Первое образование получил в Ташкентском хореографическом училище, затем окончил балетмейстерское отделение Московского института культуры. Распределение получил в «Росконцерт». Работая балетмейстером, и сам танцевал в Театре танца «Гжель».
Пахал как проклятый. Балетный «хлеб» — тяжелый, физические нагрузки огромны. А поскольку я был солистом, да еще и крупного телосложения, мне всегда доставались самые увесистые партнерши.
«Как ты их носил? Покажи, — просил Андрей. И я подхватывал жену Татьяну и демонстрировал поддержку. — Ни в жизнь так не смогу! — восторгался Панин. — Хоть бы посмотреть, как ты танцуешь». И я показал ему видео, снятое в Стране восходящего солнца, где несколько лет танцевал и работал хореографом, даже японский язык успел выучить. Андрей был впечатлен: «Все, теперь стану называть тебя исключительно Геннадий Петрович».
Я ставил номера не только для балета, но и для цирка. Один из них шел в Цирке дю Солей.
Когда ушел на пенсию — танцоры выходят рано, — получил юридическое образование и создал свой продюсерский центр. Стал работать импресарио, вывозил на гастроли в Японию, Шри-Ланку большие цирковые и балетные коллективы.
Андрюша, узнав об этом, говорил: «Если ты умудрялся довезти до места и выпустить на арену сотню пьяных циркачей, значит, и в кино у тебя все получится».
Я открыл в Москве один из первых японских ресторанов, но прогорел. Однако руки не опустил: заработал денег и открыл два новых, интернет-магазин и турагентство. «Геныч, зачем ты разбрасываешься? Закрой все это! Не трать жизнь на пустяки. Занимайся кино — тем, что тебе по-настоящему интересно», — советовал Андрюша.
Рестораны я все же оставил, а остальной бизнес продал, сосредоточившись на делах нашей кинокомпании. В институте специализировался на авторском праве, начал даже писать кандидатскую. Знания юриспруденции очень помогли, когда мы убеждали сына Владимира Набокова Дмитрия передать нам права на экранизацию романа «Камера обскура». Мне потребовалось четыре года, чтобы доказать лондонским адвокатам, что роман и его экранизация «Смех в темноте» — разные произведения, что наш фильм имеет полное право на существование в России и никак не ущемит западного владельца авторских прав на этот роман. Андрюша мечтал о роли Кречмара, говорил: «Я легко откажусь снимать эту картину как режиссер, но главную роль не отдам никому». Не сбылось...
Когда мы начали сотрудничать, я поразился, насколько заводной и веселый Андрюша мог быть жестким, требовательным и бескомпромиссным во всем, что касалось работы. Его график был всегда четко распланирован: сто сорок съемочных дней в одном проекте, затем неделя отдыха и новые съемки. Если планы провести неделю с семьей летели в тартарары, потому что требовалось что-то доснять, режиссеру и продюсерам мало не казалось. «Если вы все «просохатили», актер страдать не должен. Съемочный процесс нужно контролировать каждый день, — учил Андрей. — Раз этого не делали, я вас накажу, заплатите мне неустойку в тройном размере». Съемочный день Панина стоил не меньше, чем у Александра Домогарова. Продюсеры хватались за головы и бежали ко мне. Чаще всего удавалось смягчить ситуацию.
