Кино — штука интересная, ужасно притягательная и необъяснимая. У человека неискушенного, впервые попадающего на съемочную площадку, может сложиться впечатление, что вокруг хаос: оператор с помощниками ставит фокус, гример поправляет прическу актрисе, которой в этот момент костюмер подшивает подол платья, а осветитель вообще стоит в стороне и читает книжку. Но когда звучит команда «Мотор!», должно произойти чудо — возникнет другая реальность. И здесь все в руках режиссера.
Я не помню, чтобы Никита Сергеевич кому-то грубил. Артисты как дети, их надо любить и баловать, Михалков это понимал. Он окружал нас такой любовью и заботой, что все раскрывались и работали с полной отдачей. Каждый вечер часами репетировали сцены, которые будут сниматься завтра.
Никто у Михалкова не выходил на площадку неподготовленным. Мы много проводили времени с Радиком Нахапетовым, чтобы лучше притереться, почувствовать друг друга.
Очень боялась не сыграть эпизод, когда моя героиня стреляет в белогвардейского офицера и начинает рыдать. Но Михалков настроил нас так, что когда я выстрелила и выронила пистолет, у меня началась самая настоящая истерика. И не потому что я такая замечательная артистка. Просто режиссер все сделал правильно, создал на съемках необходимую атмосферу.
И таких моментов было немало. Никогда не забуду сцену объяснения в любви из фильма «Несколько дней из жизни И.И. Обломова» — достаточно откровенную. Я не знала, как играть, переживала, что ничего у меня не получится.
Никогда не могла похвастаться уверенностью в себе и своих творческих возможностях. А тут мы с Олегом Табаковым эту сцену еще и не репетировали. Просто вошли в кадр, сели рядышком на скамеечке. Камера Паши Лебешева почти у наших лиц. А буквально возле колен сидит Михалков. Ужас! «Паша, мотор! — командует Никита Сергеевич. И нам тихонечко: — Начали, хорошие мои». И меня отпустило, забыла себя и все свои страхи.
Когда мы заканчивали озвучание «Рабы любви», наш художник Саша Адабашьян сказал: «Знаешь, Лен, Никита, кажется, сделал хорошую картину».
Я увидела ее в Пущино, уже на съемках «Неоконченной пьесы для механического пианино», подошла к Михалкову: «У нас получилась живая даже в своей иллюзорности женщина. В фильме есть то, чего почти невозможно добиться, — легкое дыхание».
Хотелось бы думать, что в этом есть и моя заслуга. Сын недавно посмотрел «Рабу любви» и сказал, что там, по его мнению, я сыграла одну из лучших своих ролей.
Я оказалась единственной, кто соединил эти две картины: «Рабу любви» и «Нечаянные радости», но не чувствовала себя предательницей по отношению к Хамдамову. Недоброжелатели утверждали, что Михалков украл у Рустама парики и костюмы. В парике из «Нечаянных радостей» я появляюсь лишь на несколько минут, когда идут кадры черно-белого кино, в котором снимается моя героиня. А что касается костюмов, то денег на пошив новых просто не хватало и костюмеры подобрали мне одежду на «Мосфильме», из «Нечаянных радостей» взяли только черное пальто, в котором Ольга Вознесенская уезжает на трамвае в финальной сцене.
Наверное, было бы правильно, когда мне предложили сниматься в «Рабе любви», посоветоваться с Хамдамовым, спросить, как он к этому отнесется.
Но Рустам исчез. Кончаловский позже обнаружил его в Ташкенте у мамы. Он заперся в четырех стенах, шил костюмы для своей племянницы: та выходила в них на улицу и люди останавливались, чтобы полюбоваться. И конечно же, я не рассчитывала, что роль станет моей визитной карточкой. Бесконечно благодарна и Михалкову, и Хамдамову. Рустам — особенный человек в моей жизни. Я счастлива, что прикоснулась к его притягательному, удивительному, загадочному и оттого манящему миру.
Он позвонил через много лет: — Лена, я, жертва Перестройки, буду снимать фильм «Анна Карамазофф».