Приехала из Минска моя мама, в нарядном платье, с прической, маникюром, вся из себя: все-таки сын женится на дочке писателя! Я был уверен, что после двух печально закончившихся браков мама осознает — сын влюблен в прекрасную молодую женщину и нельзя вмешиваться в их отношения. Так оно поначалу и было, а потом я совершил ошибку: мама состарилась и переехала жить к нам. Сейчас могу как заклинание сказать всем семьям любого возраста: с родителями надо жить раздельно! Какие бы ни были хорошие мамы, свекрови, тещи, их всегда что-то не устраивает, начинаются конфликты, поножовщина, одним словом — горе. В моей новой семье, к сожалению, все вскоре пошло по старому руслу. Ира не устраивала маму то в одном, то в другом, а моя жена воспринимала все это очень болезненно, отношения у них, скажем прямо, были очень плохие.
Не смягчило ситуацию и рождение дочери Саши. И тем не менее мама была с нами до последнего дня своей жизни — она прожила девяносто шесть лет. Я очень благодарен Ире за то, что моя жена все это выдержала.
Ира прелестная характерная актриса, жаль, что ее судьба в Малом театре складывается непросто. Я со своей глупой принципиальностью не очень-то ей помог: Тельпугова сыграла лишь служанку в моем спектакле «Зыковы», только перед самым уходом из театра все же дал ей главную роль в той же пьесе, она это заслужила.
В то время в моей жизни произошло историческое событие. Еще в 1965 году Олег Ефремов звал меня к себе в «Современник», театр, перед которым я преклонялся. Но сначала я не мог бросить Андрея Попова в Театре Советской Армии, а потом и сам Ефремов ушел из «Современника».
И лишь в 1986 году я перешел к нему во МХАТ. Надо понимать, что из Малого никто добровольно не уходит, только вперед ногами, а я уволился и тем самым невольно причинил вред Ире. Она осталась в Малом в качестве жены режиссера, «пренебрегшего нашим театром». Мой поступок не мог не отразиться на ней, и представьте себе, Ира и словом меня не упрекнула.
Во МХАТе я задержался недолго, выпустил только один спектакль — «Колея». Олегу Николаевичу в то время было совсем не до моих творческих планов, но до конфликта дело не дошло: меня вновь, теперь уже в качестве главного режиссера, пригласили в Театр Советской Армии. С момента моего изгнания прошло восемнадцать лет. Поставил пьесу, о которой давно мечтал, — «Павел I» Мережковского с Олегом Борисовым в главной роли.
«Павел» собирал аншлаги многие годы. Получил за него из рук Ельцина первую Государственную премию России. Потом были «Боже, храни короля!» Моэма и «Маскарад» Лермонтова. Из-за болезни Олега Борисова судьба последнего спектакля сложилась очень трагично. Всех, кто пытался заменить великого артиста, игравшего роль Арбенина, преследовали мистические болезни. Одного из претендентов я даже отвез в психиатрическую больницу. Самая большая сцена в нашей стране требовала новых театральных ходов, и я решил пригласить в театр одного из крупнейших режиссеров мира — Петера Штайна, такого опыта в СССР еще не было. Гладко не вышло: министр обороны Дмитрий Язов не утвердил кандидатуру Штайна, руководствуясь тем, что человек, представляющий побежденную фашистскую Германию, не имеет права хозяйничать на сцене Театра Советской Армии.
Я опять остро почувствовал, что на меня давят, и подал заявление об уходе. И тут мои любимые актрисы Лариса Голубкина, Алла Покровская и Людмила Чурсина отправились прямиком к Язову и благодаря своим женским чарам убедили его отменить нелепое решение. Я вернулся в театр, а Штайн поставил знаменитый спектакль «Орестея» Эсхила, в котором с блеском сыграли Екатерина Васильева, Елена Майорова, Евгений Миронов, Людмила Чурсина, Татьяна Догилева, Игорь Костолевский...
К этому моменту у меня уже давно назрел конфликт с начальством, которое поломало мой репертуарный план, запретив репетировать «Стройбат» Сергея Каледина. Это был последний рецидив цензуры в российском театре. Пал он именно на меня.
Но я работал, пока в 1994 году фирма «Ямал» не выступила с инициативой арендовать теперь уже Театр Российской Армии на двадцать пять лет и работать по новой для России схеме: три дня — театральные постановки, три дня — ночное ревю «Армада». На крыше здания предполагалось сделать ресторан с искусственными пальмами. Военные чиновники не возражали. Мы договаривались, что ревю будет проходить только в летнее время, однако в первый же вечер после моего возвращения из отпуска мне позвонили и сказали: «Театр Российской Армии продан на двадцать пять лет». Я не поверил, ждал, что получу какую-то информацию от начальника театра, но тот молчал. И однажды в час ночи раздался звонок. Народный артист СССР Владимир Зельдин тревожным голосом спросил, подписал ли я письмо с ходатайством о сдаче театра в аренду.
