Конечно, услышать это было приятно, но, честно говоря, в свое время я об этом не подозревала — дура, наверное.
Через два года в театр пришел Анатолий Эфрос ставить «Вишневый сад» — естественно, по приглашению Любимова. В тот момент это был серьезный, даже вызывающий поступок Юрия Петровича: Эфрос был гонимым режиссером, на подозрении у власти. Они вроде бы дружили, Любимов ценил Эфроса, сыграл у него Мольера в телепостановке по Булгакову, подписал письмо в его защиту. Я репетировала Аню, роль не бог весть какая, но, помню, не ходила по земле, а летала — так это было интересно.
И вдруг после прогона перед сдачей — объявление о собрании труппы.
Пришла — а там чуть ли не персональное дело Эфроса разбирают. Первой выступала Славина. Поднялась с места и, рыдая, требовала закрыть «Вишневый сад»:
— Юрий Петрович, что они сделали с нашим театром?!
Некоторые бездарные артисты посчитали своим долгом поддержать ее праведный гнев. Только Леня Филатов, который не был занят в спектакле, нашел в себе силы сказать:
— Эфрос — выдающийся художник! Как можно обсуждать его работу без уважения, которого он заслуживает?
Любимов сидел в президиуме потупив взор, внимательно слушал актеров. Эфрос пошел красными пятнами.
Я растерялась. Относилась к обоим режиссерам с огромным пиететом, смотрела на них снизу вверх. Мне и в голову не приходило, что это обсуждение — спектакль, умело поставленный Любимовым, который провел подготовительную работу с преданными ему людьми. Попросила слова и взорвалась:
— Как вам не стыдно уничтожать Эфроса! Да, это режиссура другая, не та, к которой мы привыкли. Но еще вчера мы были от нее в восторге, у всех у вас горели глаза! Мы столько нового узнали, столько поняли про нашу профессию на репетициях у Анатолия Васильевича!
Все-таки дура. Мне было двадцать шесть лет.
Через два дня звонит завтруппой: «Вас вызывает Юрий Петрович».
Любимов был предельно краток:
— Ваш контракт заканчивается, мы не чувствуем необходимости его продлевать.
— Спасибо за все, — я улыбнулась и закрыла за собой дверь.
Плакала уже дома, в одиночестве.
Я тогда пробовалась на роль Кати Татариновой в телесериал «Два капитана», а Высоцкий дружил с его постановщиком — Евгением Кареловым, он снимался у Карелова в фильме «Служили два товарища».
Мое увольнение из театра Володя принял близко к сердцу, звонил Карелову, спрашивал, понравились ли пробы.
В общем, меня утвердили. Наверное, если бы я не подходила, Карелов меня не взял бы, но в любом случае поддержка Володи была трогательной.
Осенью меня приняли в труппу Театра на Малой Бронной, там работал Эфрос. После скандального увольнения из «Ленкома», где он был главным, «На Бронной» его держали на положении очередного режиссера, а главным был Дунаев — режиссер посредственный. Конечно, Эфрос ощущал эту ситуацию как постоянное унижение, не мог смириться: ведь публика «На Бронной» была публикой Эфроса, именно его премьеры становились событием в жизни театра.
В «Монологе Мерлин Монро», который читала Алла Демидова в спектакле «Антимиры» по Вознесенскому, есть строки: «А режиссеры — одни подонки...»
