Вот и дед Федор назвал сына по святцам. Это была большая богатая семья, у них был свой конный завод. Судя по тому, что я знаю, прадед Григорий Прудников был крутоват, взрослых детей не отделял, за стол у него садились больше тридцати человек. По семейной легенде, мою бабку Марию взяли из бедной семьи в богатую за красоту, а прадед за чистоплотность поставил ее на стряпню, вызвав недовольство у остальных баб. Андрей использовал эту историю в сценарии «Бабы», но эпизод не вошел в фильм. Дед Федор пришел с фронта в 1917 году и скоро умер от ран. А бабушка Мария заболела и умерла в Гражданскую. Мне было лет двенадцать, когда отец взял меня с собой в Морозовскую, родичи говорили, что я — вылитая бабка.
Когда прадеду предложили вступить в колхоз, он ответил уполномоченным: «У меня дома свой колхоз, все пашут с утра до ночи». Семью раскулачили, одних репрессировали, других выслали. Отец остался сиротой в четырнадцать лет, ему удалось укрыться у дальних родственников в Ростове-на-Дону. Он вступил в комсомол, всю жизнь проработал снабженцем на станции Ростов-Товарный и старался не высовываться. Но на лошадей спокойно смотреть не мог, меня маленькой брал с собой на скачки. Ипподром в Ростове существует по сей день.
Году в 1988 мы с Андреем были в Америке вместе с Васей Пичулом, Машей Хмелик, Наташей Негодой на кинофестивале в Теллурайде, штат Колорадо. Хозяева повезли нас в индейскую резервацию на конную прогулку. Я села в седло первый раз в жизни.
Когда мы спешились, индеец ткнул в меня пальцем и сказал:
— Вот эта — прирожденная наездница.
Андрей объяснил:
— Она — казачка, казаки в России рождаются на коне, как в Америке — индейцы.
А в жилах моей мамы текла французская кровь. Прадед-француз Оноре Йоль, ушибленный идеями Бакунина и Герцена, вскоре после неудачной Франко-прусской войны и разгрома Парижской коммуны перевез в Россию все свое огромное семейство — многочисленных детей, жену, мать и даже братьев. Похоже, он собирался вместе с русскими народниками строить рай на земле. Жену и детей Оноре бросил и ушел «в народ». Где и как он окончил свою жизнь — никто не знает.
Во время революции и Гражданской войны вся французская семья — кто как смог — вернулась во Францию. Только моя бабушка Катерина осталась, она работала гувернанткой и успела выйти замуж за русского — мой дед служил в Новочеркасском банке. Она рожала четырнадцать раз, десять детей выжили. В тридцатые годы, получив очередное письмо с берегов Сены, бабушка обратила внимание на приписку цензора, не рекомендовавшего отвечать. Так прервалась связь с французскими родичами, как оказалось — навсегда.
Мама окончила медучилище, пошла в больницу ночной сестрой. Скромных заработков родителей едва хватало на нас четверых. Моя старшая сестра Люда по специальности экономист, живет по-прежнему в Ростове. Мы видимся при первой возможности: то она к нам приедет, то мы к ней.
Артисткой я мечтала стать с детства, с десяти лет ходила в студию Тамары Ильиничны Ильинской в ростовском Доме пионеров.
В нашей студии в разные годы занимались Анатолий Васильев, ныне знаменитый на всю Европу театральный режиссер, Женя Глушенко, артистка Малого театра, режиссер Геннадий Тростянецкий, покойный Саша Кайдановский и многие другие. Первая роль — Герда в «Снежной королеве» Шварца. Голос был звонкий, и когда партийное начальство собиралось на праздничные мероприятия, мне поручали читать со сцены приветствия. Надевала красный галстук, завязывала белые банты и патетически декламировала:
Да что там мечты?!
Ведь повсюду, рядом, Черты коммунизма уже
видны.
Наукой пройденные
преграды,
Коммунистические бригады,
Вот он — образ моей
страны!
Меня показывали по ростовскому телевидению — папа мной гордился.
Забегая вперед, скажу, что этот номер пользуется успехом до сих пор. Мы дружили с покойным Егором Яковлевым, редактором «Московских новостей» и «Общей газеты». С его женой Ириной и сейчас не теряем связи. Однажды на тусовке в гостиной «Общей газеты» я в шутку прочла эти пионерские стихи.
