— Молодые страшно прыщавые...
Я начинаю хохотать:
— Да ты никак ревнуешь?!
Зимой 1985 года ехали на «Красной стреле». Сидели, пили чай. «Слушай, мы с тобой три года вместе — и ни разу не повысили друг на друга голос», — вдруг изумленно заметил Окуджава. А я почувствовала, как по спине пробежал холодок: значит, это скоро произойдет...
Вечером следующего дня Булат на меня сорвался. При посторонних. Я спросила:
— Ты идешь?
И услышала в ответ очень резкое:
— Я же уже сказал!!!
Не говоря ни слова, развернулась и пошла в гостиницу. В голове — одна мысль: «Нужно собрать вещи и первым же поездом вернуться в Москву...»
А Булат даже не понял, почему я ушла, не дождавшись его: «Скажи, что я сделал не так?! Что за дурная привычка — молчать? Когда ты замыкаешься, я чувствую себя виноватым во вселенском зле...» Потом просил прощения, обещал, что подобного не повторится. Я простила, но трещина — совсем крохотная — между нами уже пролегла.
Только вернулись из Питера — звонок Ольги. И Булат снова собирается к жене и сыну. Я даже не спрашиваю, что на сей раз у них случилось. Приезжает утром в день нашего концерта. За несколько минут до его появления — телефонный звонок.
— Немедленно позови Булата! — голос Ольги дрожит от ярости.
— Его нет, — отвечаю как можно спокойнее. Короткие гудки.
Когда Булат пришел, я промолчала, потому что знала: он просто не сможет выйти на сцену. Только после концерта, мы уже садились в машину, сказала: «Звонила Ольга». Лицо его перекашивается диким страданием, тело бьет дрожь. Будто слепой, он шарит руками в бардачке, выхватывает оттуда бутылку и, сорвав пробку, делает глоток. Это оказалась тормозная жидкость... Всю ночь я отпаиваю Булата чаем и травяными отварами, даю успокоительное. А утром он едет домой…
По отношению к Ольге Владимировне я всегда испытывала острое чувство вины и сострадание. И что бы она ни предпринимала (у меня нет желания вдаваться в подробности), я находила ей оправдание.
Да и кто я такая, чтобы осуждать женщину, которой невольно причинила столько боли?! Мне меньше всего на свете хотелось кого-то задевать, ущемлять, обижать. Именно по этой причине я обходила молчанием тему наших отношений с Булатом и только через десять лет после его смерти согласилась на интервью. Честно говоря, мне надоело читать небылицы по этому поводу. И делать вид, что ничего не было, я тоже уже не могла.
Вскоре после ночи с травами и успокоительным Булат прислал мне письмо. Странное, ничем не напоминавшее прежние. Дерганый, рвущийся почерк, чужие — резкие, даже оскорбительные — слова. Оно было написано будто под диктовку. Процитировать его не могу, потому что тут же порвала и сожгла.
Но в памяти запечатлелась фраза: «Я-то думал, что ты меня любишь, а у тебя, оказывается, была цель — выйти за меня замуж». Читать это было очень тяжело. А когда боль начала уходить, стало ясно: от моей любви к Булату вместе с ней откололся огромный кусок.
Прошло несколько дней — и новое письмо. О предыдущем — ни слова. Будто и не писал и не отправлял.
«Случилось так, мой дорогой Птичкин, случилось так, что наша жизнь вступила в сложную полосу. После праздников и всяких высокопарных взлетов наступили будни, тяжелые и почти безвыходные. Что делать? Я суетился, строил всяческие планы, пытался парить, но обстоятельства трезвее и жесточе... Конечно, это было бы замечательно, если бы я был свободен и ничто меня не угнетало бы, и у меня была бы квартира и я посадил бы тебя в машину и в одно прекрасное утро привез бы на эту квартиру и сказал бы: «Вот, владей и наслаждайся!»
Но так бывает только в плохих кинофильмах. Я понимаю, что сейчас все упирается в меня и только, и мне от этого очень больно и трудно жить. Даже вопрос о разнице возрастов отпал и растворился, особенно теперь, когда я ежедневно встречаюсь с безукоризненным аристократом Волковым Олегом Васильевичем, который старше своей жены на 35 лет! Они счастливы, у них прекрасная двенадцатилетняя дочь, а ведь ему сейчас 86, а ей 50, и никакой катастрофы! Все упирается в меня, конечно!.. Я не хочу тебе говорить о своем отношении к тебе, ты прекрасно его представляешь. Я все время думаю о тебе и мечусь, потому что бессилен и беспомощен. А ощущение страшное, не приведи Господь! Но откуда у меня, даже в этой ситуации, и вера, и надежда, что все изменится к лучшему.
И в твоей и в моей жизни. Целую тебя бессчетное число раз!»
Я не ответила.
Его звонок раздался накануне моего отъезда на фестиваль военной песни. Договорились, что, вернувшись, позвоню с вокзала — и он меня встретит. Позвонила и услышала прерывающийся от волнения голос: «Птичкин!!! Я свободен! Свободен!!!»
И вот мы встретились. Булат выскочил из машины, бросился навстречу, раскинул руки и опять закричал:
— Я свободен! Понимаешь? Свободен!!!
Я отстранилась от объятий, обошла машину, села на привычное место. Увидела лежащий на заднем сиденье чемодан. В голове промелькнуло: опять все сначала?
