Зато на репетициях, не говоря уже о спектаклях, Валерий Романович доводил нас до высочайшего градуса внутреннего сгорания.
К слову, о внутреннем сгорании. У театра стоял огромный тарахтящий «МАЗ», на котором работал Авилов. Витя старался брать путевые листы на объекты в Юго-Западном районе. У него рабочая смена, а ему играть: он приезжал, бросал машину у входа, мотор не глушил, потому что потом не заведется, наскоро принимал душ, переодевался — и на сцену. Отыгрывал спектакль — и снова в карьеры, на стройки Москвы песок возить. Потом потихоньку сливал неизрасходованный бензин, чтобы вопросов не возникало, почему мало наездил.
Белякович на деле доказал истинность шекспировской формулы «Весь мир — театр, а люди в нем актеры».
Не было у нас, его артистов, глубокой образованности — ни общей, ни профессиональной. А когда было учиться, если мы дневали и ночевали в театре? Это был наш дом, из которого не хотелось никуда уходить. Тем более что и родня была тут же. Вернувшись из армии, мой брат Витя к нам подтянулся. А Сергей, брат Романыча, и Ольга, сестра Авилова, были в труппе ведущими актерами. Они потом поженились. Их сын Миша Белякович теперь у нас тоже ведущий артист, так же как и наша с Витей дочь Оля.
Нет ничего удивительного в том, что всполохи нашего творческого горения порождали любовь и семейные пары здесь же, не отходя от сцены. Это было время, когда для нас в театре был весь мир.
И хотя, участвуя в рождении театра, мы с Витей общались уже очень плотно, я все же никак не выделяла его.
Да он ничем и не выделялся, не сразу стал главной звездой труппы. Но он развивался и рос с каждой новой ролью классического репертуара. Ведь, пожалуй, любой артист мечтает о тех ролях, которые довелось сыграть Авилову: Гамлет, Мольер, Воланд, Калигула, Ланцелот, Хлестаков, Беранже...
Чтобы лучше понять, как ему это удалось, нужно непременно рассказать о его родителях. Это удивительные люди! Простые рабочие, живущие по совести, те цельные и сильные натуры, на которых мир только и держится. Папы уже нет в живых, а маме сейчас восемьдесят два года, но если придете на ее садовый участок — ахнете, какой там царит порядок.
Такая привычка — все, до самых мелочей, делать на «отлично», стремиться к идеалу, не жалея сил. Это золотое правило передалось и сыну.
Естественно, что его дарование проявлялось все ярче. Уже тогда в театр к нему приходили какие-то девицы со стройки. И женскую часть труппы это не оставило равнодушной, в том числе и меня. Но за себя могу сказать точно: то была только театральная ревность. Барышни эти, сменяя друг друга, как правило, растворялись в тумане.
А вот потом был «Мольер» по пьесе Булгакова «Кабала святош». Нашу с Витей жизнь по-прежнему режиссировал Белякович, отдав Авилову и мне главные роли. Мольер — первая большая роль Вити. Я видела, как он, удивляясь самому себе, начал играть так, как никогда раньше!
Но так он будет играть уже всегда.
Именно в то время мы в первый раз за три года посмотрели в глаза друг другу как мужчина и женщина. Нас просто заставила сцена. И это было взаимное и глубокое удивление, неожиданное для нас обоих — будто мы только-только познакомились... И этот запах...
С «Мольера» мы с Витей стали пристальнее присматриваться друг к другу. Репетиции заканчивались далеко за полночь, когда уже не ходил никакой транспорт, и он провожал меня пешком с «Юго-Западной» до Ленинского проспекта домой. Была зима, мороз, только дома я понимала, что окоченела, — мы ничего не замечали. Авилову — двадцать шесть, взрослый сложившийся человек, он после армии уже успел и жениться, и развестись. А у меня в мои восемнадцать еще не было никакого опыта отношений с противоположным полом — так, смешные школьные влюбленности, по-настоящему даже не целовалась ни разу.
