Но из США Александр Гаврилович вернулся разочарованным. Он понял, что русские актеры там не нужны. Имелась у него еще одна неизбывная грусть — непроходящая любовь к Алферовой. Да, у Абдулова были другие женщины, но его душа, как мне кажется, осталась с Ириной.
Троица Абдулов — Янковский — Збруев общалась между собой как пацаны, вытворяли такое, что молодым давали фору. Збруев, например, любил во время спектакля «колоть» своих партнеров. В одной постановке на ходу придумал реплику: «Девочка была маленькая, лысенькая, с двумя рыжими косичками». Остальные актеры от смеха чуть со сцены не попадали. А как они болели во время футбола на стадионе!
Мальчишки, настоящие мальчишки!
Про Олега Янковского и Татьяну Пельтцер рассказывали такую историю. В последние годы жизни актриса стала забывать текст. Однажды вышла на сцену в роли Клары Цеткин в пьесе «Синие кони на красной траве», где Янковский играл Ленина.
— Господи, боже мой! Батюшки мои! Ну ничего не помню, — вдруг произнесла «немецкая революционерка».
Олег Иванович не растерялся:
— Клара, вы, наверное, хотите сказать, что пролетариат должен объединяться?
Пельтцер ответила:
— Да, батюшка, хочу!
Весь спектакль Олег Иванович спасал Татьяну Ивановну и практически вел диалог сам с собой.
Глядя на этих людей, мне хотелось жить как они, быть таким же «широким», поймать за хвост удачу. Эх, трудолюбия бы перенять у них побольше! Впрочем, из «Ленкома» я вылетел не из-за лени.
С детства меня мучил псориаз, в Москве наконец-то решился сделать переливание крови в одной из элитных клиник. Врачи обещали, что после этого избавлюсь от болезни навсегда. Кто же знал, что меня там заразят гепатитом B?!
Прилетев в Питер на выходные, я вдруг почувствовал себя плохо и резко пожелтел. «Скорая» отвезла меня в Боткинскую больницу, где я потерял сознание и пришел в себя в реанимации только через четыре дня.
Несколько месяцев практически умирал, похудел на восемнадцать килограммов, перенес четыре мучительные операции по очистке крови.
Потом вроде бы пошел на поправку. Стою заросший, осунувшийся, курю на лестнице, мимо проходит дама. Останавливается, смотрит, смотрит на меня... «Ну, — думаю, — сейчас автограф попросит». А она вдруг спрашивает шепотом: «Извините, пожалуйста, вы в Четвертой психиатрической не лежали?» Тут я понял, что до автографов путь еще долгий.
Так и вышло — лечился целый год. Когда все, к счастью, было позади, позвонил в Москву и услышал: «Очень рады, что ты выздоровел, но тебя так долго не было, что твое место в труппе уже занято».
Попытался устроиться в Питере, но и здесь Горонка тоже не ждали. Меня это не удивило. Существует негласный закон: уехал в столицу — значит, предал родной город, подался за длинным рублем. Тыркался-тыркался в разные театры, но, как говорится, «нигде, никому, ничего». А жить как-то надо, деньги закончились. Просить у матери, которая едва выходила меня после больницы, стыдно. Вот и крутился: «бомбил» на машине, балконы стеклил. И, конечно, топил горе в рюмке, хотя после гепатита это смерти подобно.
В это время был долгий чудесный гражданский брак с девушкой Лилей, менеджером известной косметической фирмы. Мы стали жить вместе, я полюбил ее маленькую дочку Варьку, так что горячительное требовалось все реже и реже. Балконы мои в конце концов стали приносить прибыль, и к 2000 году я уже прилично зарабатывал.
