Если б знать тогда, какую роль алкоголь сыграет в моей собственной жизни...
От похмельных воплей мужиков просыпались и мама с бабушкой. В восемнадцатиметровой комнате мы жили втроем: папа полюбил другую женщину и ушел. Уютный, привычный и счастливый мирок рухнул, когда мне исполнилось три года. Помню: катаюсь на трехколесном велосипеде по комнате, отец говорит, говорит, говорит, а мама плачет. И оба не обращают на меня никакого внимания. Вдруг папа попросил к нему подъехать, обнял, крепко поцеловал, взял какие-то книги, пластинки... И перестал появляться дома. Я долго ждал его, поначалу все спрашивал у мамы: «Где папа?» Она отвечала: «Папа занят». В какой-то момент понял: он больше не придет.
Для меня это стало сокрушительным ударом. Я так переживал, что лежал в постели, накрывшись с головой одеялом, и буквально умирал от горя. Гладил фотографию отца и громко рыдал. Я любил его животной любовью, до безумия! И продолжаю любить до сих пор. Мы очень похожи, даже в мелочах. Жаль только, что мне не передалось его сумасшедшее трудолюбие. Папа всего в жизни добился сам. А я ленив. Подарки судьбы сваливались мне на голову незаслуженно, просто так. Поэтому я не ценил их.
Не захотел стать музыкантом, хотя способности были, да и отец очень серьезно занимался со мной. Он меня не бросил. Через какое-то время, когда страсти улеглись, стал навещать, постоянно приглашал к себе домой, где мы «пилили» на скрипке. Мой брат Роман, кстати, блестяще раскрыл свои таланты.
Он поставляет в Мариинский театр раритетные инструменты и очень успешен в этом бизнесе.
Сейчас, в тридцать восемь лет, я не осуждаю отца. Сам не раз женился и разводился. Но тогда нескольких часов, проведенных вместе, мне было мало. Я хотел находиться рядом с папой круглосуточно. Долго не понимал: почему он не хочет жить с нами? Злился, что другие его дети, Ромка и Ася, тоже называют отца папой. «Он мой!» — думал я и лелеял коварные замыслы, как бы ему досадить.
Стал прогуливать уроки в музыкальной школе, сам себе ставил оценки, прятал инструмент. Наверное, это была не столько месть папе за то, что оставил меня один на один с таким «немужским», по моим тогдашним понятиям, делом, сколько обычные детские комплексы. «Нормальные» дворовые пацаны, бесстрашные, ободранные, лазили по заборам, пили портвейн, шикарно ругались матом, в крайнем случае терзали гитарные струны.
А я? Маленького роста, худющий заморыш, к тому же со скрипочкой. Одним словом — натуральный «ботан». Так что громкий свист и насмешливые крики «Паганини!», несшиеся вслед, я воспринимал как должное.
Однажды меня сильно отлупили да еще и скрипку разбили о голову. После такого позора я решил завязать с музыкой. Приехал к папе, показал разбитую скрипку и твердо сказал:
— Бросаю.
Отец тут же подарил мне новый дорогой инструмент, который сделал своими руками: — Только играй, сынок!
Но я уперся:
— Не хочу играть, хочу заниматься боксом, надо мной издеваются!
— Будешь играть!
— кричал отец.
— Нет, не буду! — еще громче вопил я.
Взял папину скрипку и в ярости сломал об колено. Он побелел, потом побагровел и произнес каким-то сразу охрипшим голосом:
— Пошел вон!
В общем, победа осталась за мной, но отец еще долго не сдавался, пытаясь вернуть меня в искусство.
Бокс мне нравился, я легко получил юношеский разряд, попал в олимпийский резерв, даже сдал на КМС.
Но тут с позором вылетел из благородного спорта за драку. Хотя до сих пор не считаю себя виноватым. Поздно вечером возвращался домой с видеомагнитофоном «Электроника» под мышкой и в кожаной куртке отца. Не дошел до подъезда всего пары метров. Откуда-то возникли три парня, по их лицам я понял: будут грабить. Честно предупредил: «Отойдите, занимаюсь боксом, сейчас как врежу — костей не соберете». Но мне было четырнадцать, а им лет по семнадцать, поэтому мои силы налетчики недооценили. Я аккуратно положил видеомагнитофон на ступеньки и вступил в неравный бой.
Мы дрались как в западных боевиках — не на жизнь, а на смерть. В какой-то момент я пропустил удар и почувствовал, как в спину вошел нож. Самое смешное — я не думал о том, что могу умереть. «Папина куртка, — крутилось в голове, — испортили папину куртку, гады!»