Но разве совместимы работа актера и увечье? Бессонными ночами прокручивал в голове свою жизнь, вспоминал, пытаясь черпать душевные силы в прошлом: родители мои непросто жили, временами экстремально трудно, а ведь были счастливы, может, и я смогу?
Мама была бухгалтером, отец — офицером. После окончания Высшего военно-морского училища подводного плавания его отправили служить на остров Кильдин, находящийся в полутора километрах от берега Кольского полуострова. Благодаря назначению отца в это экзотическое место я пережил свое первое в жизни — мне было три месяца — приключение. Из Питера до Кильдина вместо нескольких часов мы добирались неделю. Сначала следовавший в Мурманск самолет из-за непогоды посадили в Петрозаводске.
Чистые пеленки закончились, и маме пришлось пожертвовать красивым постельным бельем из приданого. Когда все-таки прибыли, выяснилось, что пароход до Кильдина уже ушел. На другой день объявили штормовое предупреждение, на третий — расслабившаяся по случаю непогоды команда пребывала в сильном подпитии и была не в состоянии выйти в море.
Оказавшись наконец на борту, мама облегченно вздохнула. Ан нет — не все испытания закончились. Море еще бурлило, и пароход пришлось поставить на якорь в проливе. С берега за пассажирами прислали огромную поморскую лодку. Мама рассказывала, какой шок пережила, спускаясь по шатающемуся трапу с младенцем на руках. В лодке было не лучше: через борта захлестывала ледяная вода. Как ни прикрывала она меня своим телом, оба мы стали абсолютно мокрыми.
Я орал не переставая, мама, боясь, что подхвачу воспаление легких, мечтала поскорее оказаться на берегу. И вот она этот берег увидела...
Остров Кильдин — это гигантский камень длиной семнадцать километров, шириной — семь и возвышающийся над уровнем моря на двести пятьдесят метров. Из растительности — мох да редкие карликовые березы. Здесь родителям предстояло прожить ближайшие десять лет. Представляю ужас мамы, городской девочки, коренной петербурженки, совершенно неприспособленной к таким условиям, да еще с грудным младенцем на руках. Из культурно-образовательных учреждений была только школа-трехлетка, расположенная в соседнем подъезде дома, где нам выделили квартиру. Почти весь год — зима с такими снегопадами, что окна на нашем первом этаже заваливало выше форточки.
Мама часто вспоминает один случай: «Была страшная метель.
Но куда деваться: мне — на работу, Андрюше — в детсад. Закутала сына в два одеяла — поверх шубки, шали и валенок. Дверь подъезда удалось сдвинуть всего сантиметров на сорок: как с ребенком на руках в узкую щель протиснулась, диву даюсь. Только вышли — порыв ветра сорвал с моей головы новенький норковый берет и понес его с огромной скоростью в сторону обрыва. Я положила Андрюшу на тропинку и рванула следом. Ну, сколько это у меня заняло? Секунд десять. Вернулась с беретом, а сына найти не могу. Занесло! Слава богу, контуры тропинки еще были видны — стала разгребать снег перед подъездом. Нашла. Полдня потом успокоиться не могла, ругала себя: «Да пропади он пропадом, этот берет — в платке бы походила!»
Мои личные самые яркие воспоминания из кильдинских времен — это вечера, когда снегопад обрывал провода и в доме гас свет.
Мама зажигала свечи и готовила на ужин бутерброды с холодной тушенкой и луком. Мне казалось, ничего вкуснее быть не может, а огонь свечей и пляшущие по стенам тени наполняли сердце восторгом и ожиданием чуда.
Отец с утра до ночи пропадал в части. Уходил — я еще спал, возвращался — я уже спал. Мама тоже работала, и после школы я был предоставлен самому себе. Вместе с другом Данилой, который был на год младше, мы пробирались на стрельбище, собирали там гильзы, а однажды нашли учебную гранату с выпиленным в корпусе отверстием. Радости не было предела. Другим любимым местом для поисковых работ была помойка.
Как-то в груде мусора я обнаружил блестящий шарик на шнурке (мама потом назвала его «чешской бижутерией») и решил стать археологом. Жил этой мечтой года два или три.
Нам доставалось и за походы на стрелковый полигон, и за «раскопки» на помойке, но больше всего — за прогулки по серпантину. Офицеры, чтобы тратить меньше времени на дорогу до части, протоптали по краю обрыва (напомню, высота — двести пятьдесят метров!) тропинку, к которой детям нельзя было приближаться, за это наказывали. Все как положено: офицерским ремнем, следы от которого долго болели, а потом чесались. Однажды за мной и Данилой на тропинку увязалась моя младшая сестренка. Разница в возрасте у нас четыре года, и как только Лена научилась ходить, стала всюду следовать за обожаемым старшим братом.
