Вот такое у меня чувство — недостигнутого финала.
Стремился к одному — отдать Александру Дюма дань своей благодарности, для него старался, и когда картина вышла, я думал, что у меня это не получилось. Потому что все поносили последними словами, ноги об меня вытирали, с дерьмом мешали — пресса, критики и... народ наш неуемный! Теперь успокаивают: мол, нет, Хил, народ сразу принял. Неправда! И народ плевался, говорил: такое говно! Вот как про «Возвращение мушкетеров». Один к одному, то же самое. Почему? Потому что у каждого человека, знакомого с романом, в голове — свое кино, а он увидел кино другое, мое.
Кроме того, мужское население не принимало «Трех мушкетеров» еще и потому, что ненавидело Боярского. Он — такой супермужчина, имеющий невероятный успех у женщин и детей.
Это подсознательная, патологическая ненависть, замешанная на ревности, зависти к выдающемуся, главному представителю своего мужского клана. По этой же причине его безумные поклонницы были почти единственными почитательницами фильма. Кто-то недавно сказал: мол, представляю, сколько женских сердец он разбил. Ответственно заявляю: не представляете!
Обиднее и больнее всего на «Возвращении...» было колебание некоторых мушкетеров. Если их «дети» были настоящими соратниками и до сего дня благодарны мне, как говорится, за доставленное удовольствие, то некоторые «отцы» поступили, увы, не по-мушкетерски. Впрямую меня не ругали, но когда их спрашивали: «Ну, как вам фильм?» — отвечали: «Вы к режиссеру обращайтесь, он всем заправляет».
Вот такие скользкие слова! Если главные герои, мои сподвижники, не верят в успех, так чего ждать от других? Увы, это началось на первых, главных «Мушкетерах». Некоторые из них не выдержали массовой критики, дали трещинку и стали подвывать, соглашаться с руганью. «Да, — говорил Миша в одном тогдашнем интервью, — в картине очень много недостатков, ошибок». Потом, когда меня начали хвалить, он тоже пересмотрел свое отношение, даже написал: «Я проткну любого, кто скажет плохо о «Мушкетерах».
Не то моя верная подружка — Ритка Терехова, знаю ее с детства, еще в Ташкенте рядом жили. В отличие от мужиков она показала себя настоящим мушкетером, от начала и до конца была со мной, ни разу не предала и не поставила под сомнение свое отношение к фильму.
Считала и считает по сей день, что мы сотворили шедевр. Умудрилась даже протолкнуть в «Правде» статью о гениальности нашей картины. Вот это характер!
Я всегда дружил с актрисами, но кроме Володи Высоцкого, друзей среди актеров у меня почти не было. Что легко объяснимо. Для мужчин эта женская, по сути, профессия противоестественна. Не может настоящий мужик хотеть нравиться, а артисты обязаны этого хотеть. Даже такой супермен и мачо, как Боярский, проходя мимо зеркала, обязательно остановится, чтобы что-то подправить. Поэтому у артистов психика сдвинута, там идет борьба мужских гормонов с женскими ощущениями. И с ними очень трудно, потому что или ты с мужиком дружишь, или с женщиной. И знаешь, как себя вести в одном случае и как в другом.
Как себя вести с актером — неизвестно.
Премьеру «Мушкетеров» мы с Высоцким смотрели у него дома, так же как потом «Место встречи изменить нельзя». И несмотря на то, что я совершенно открыт, есть вещи, которые никогда не рассказывал и не расскажу. А именно — реакцию и комментарии Высоцкого по поводу работы коллег во время этих просмотров, это было бы трагедией для людей, которые его боготворили. Могу только о себе.
Мы оба тогда были «в завязке». Так вот, всю картину Володя промолчал, будто воды в рот набрал, злой ужасно. Ни слова не вымолвил. И что, вы думаете, это значило? Он ревновал меня к Боярскому! Поверите, страдал, буквально ненавидел Мишу за то, что снимаю его то в одной картине, то в другой. Это — чистейшее актерское поведение, хотя об ориентации и любви к женщинам этого потрясающего человека и говорить нечего.
Утверждаю, что всегда актеры ревнуют режиссера к другим актерам, если чувствуют к ним его предпочтение, даже в капельной дозе.
Однажды, после того как с премьеры прошло достаточно времени, мы с Володей сидели в любимом ресторанчике рядом с «Елисеевским», слушали великого ударника Лаци Олаха, жрали самые вкусные в Москве блины с икрой. И Высоцкий вдруг бросил между прочим, ни с того ни с сего: «А хорошую ты картину снял «Д’Артаньян и три мушкетера». И Мишка твой хорош. Но я бы сыграл лучше», — и захохотал счастливо.
Высоцкий был не просто другом, он был для меня всем. Мир вокруг делился на две части: на одной — Володя, на другой — остальное человечество.
Познакомился я с ним случайно и нехотя.
