Хватит выть! В те дни я была очень деловая. Занималась отпеванием, поминками. Суетилась. И только когда мы отметили сорок дней, пришло понимание: Юры больше нет. Мне всего пятьдесят семь, а жизнь кончилась.
Денис вручил внучку: «Вот твоя реанимация». Ребята вообще решили ко мне переехать. Я согласилась. Стирала, убирала, готовила, с маленькой Анечкой сидела. Только на улицу выходить отказывалась. О Юриных последних днях не говорила. Вообще до сих пор никому о его болезни не рассказывала. Уход любимого человека — это всегда большое горе, даже если он долго болеет и ты вроде бы готов к печальному исходу. А муж сгорел за месяц.
У меня было такое тяжелое состояние, что даже плакать не могла. Голова была словно ватой набита, иногда ловила себя на мысли, что часами вообще ни о чем не думаю, а всю домашнюю работу выполняю механически. Друзья пытались вытащить из депрессии силком, убеждали: «Да, мы все любили Юру. И он бы тебе сегодня сказал: «Анька, возьми себя в руки».
Так меня накрутили, что в один из вечеров объявила сыну с невесткой:
— Не обижайтесь, ребята, но я хочу остаться одна. Должна подумать, как жить дальше.
Невестка Элька у меня девочка мудрая, отвечает:
— Мы так быстро уехать не можем, нам собраться надо.
Наверное действительно, останься я в одиночестве в ту же секунду — не справилась бы. Уехали они только через три дня. Я бесцельно ходила по квартире, не зная, чем себя занять. В нашу с Юрой спальню зайти так и не смогла. Спала в детской, дни просиживала на кухне. Возьму в руки чашку — перед глазами Юра: этот сервиз нам подарили на юбилей свадьбы. Посмотрю на часы — опять Юру вижу: как просила их повесить, а он все не находил времени, как потом прибивал. Просто уткнусь взглядом в стену — а на ней, словно на экране, проявляются кадры лучших дней нашей жизни.
Вот зимний воскресный вечер. Я хлопочу на кухне. Юра с сыном возвращаются с прогулки: довольные, уставшие, румянец во все щеки. «Мама, — захлебывается от счастья маленький Дениска, — теперь я умею кататься на коньках!»
Юра довольно посмеивается: он собирается вырастить из сына хоккеиста. Я накрываю на стол, тороплю: «Давайте быстрее руки мыть, пирог уже готов...»
Вот мы на Волге. Приехали с друзьями, живем в палатках. Всего и занятий — купальник переодеть. И так каждое лето. Теплынь, красота!
Вот глазеем на животных на Птичьем рынке. Любили туда ходить. Но раз Юра просто прилип к одному из собачьих вольеров. Я руками замахала: ни в коем случае! У нас уже есть кот. Собака — это серьезно, это член семьи, это ответственность. Убежала вперед. Муж догоняет, сует в руки теплый комочек и тут же быстро скрывается в толпе. Но по его спине вижу: идет и смеется. Щенок вырос в красавицу овчарку Айду. Я ее кормила, но своим хозяином она всегда считала Юру...
А потом пришел день, когда ощутила, что больше не одна: я вновь смогла с мужем говорить. Как будто он рядом, слышит меня, отвечает. Сразу стало легче: теперь вспоминать свою жизнь мы могли уже вместе, на два голоса. Прошло еще немного времени, и я нашла наконец силы обратиться к самой себе с настоящим внушением: «Аня, очнись. Ты же сильная, столько всего пережила! Брата потеряла, отца, маму...»
Брат Алик был удивительным парнем. Обладатель абсолютного слуха, он окончил музыкальную школу по классу кларнета—саксофона. Да так успешно, что его даже приглашали в оркестр Большого театра. И в любой институт ему было поступить легче легкого. Вот только он нигде не задерживался.
Мама у нас с братом одна, а отцы разные. Алик родился в 1943 году, когда его родной папа, мамин первый муж, был на фронте.
В сорок пятом он погиб: похоронка пришла аккурат в День Победы. Вскоре мама встретила моего отца. Всю войну она прожила в Москве: работала на трудовом фронте, шила погоны. Их дом разбомбили — одна стена осталась, и ее временно переселили на Красную Пресню, в двухэтажную развалюху напротив Трехгорной мануфактуры. Но, как известно, нет ничего более постоянного, чем временное. Именно в этом доме я родилась и провела детство. Все «удобства» были на улице — колонка, где брали воду, туалет — деревянная будка с двумя кружками, сарайчик для дров, которые заготавливали летом.
Когда мне исполнилось двенадцать, папе — он работал в угольной промышленности — дали квартиру в Кузьминках, которые только начали застраивать многоэтажками.
