Слышать это было немного дико, но я думал, что так принято среди творческой элиты.
Я был влюблен, счастлив и старался изо всех сил поразить воображение своей королевы. Дарил охапки цветов, из каждой командировки привозил то золотую цепочку, то сережки. Настя радовалась любому подарку как ребенок.
Позже, прочитав в Интернете откровения бывших мужчин Заворотнюк, которые обвиняли ее в корысти, очень удивился. Та Настя, которую знал я, никогда не выпрашивала у меня ни денег, ни машин. Кстати, экс-кавалеры в своих интервью утверждали, что Настя рассказывала им о богатстве своего первого мужа. Назывались какие-то мифические за?мки в Германии, колоссальное состояние семьи Шварцкопф, чуть ли не баронские титулы.
Наверное, ей хотелось создать вокруг себя миф таинственности, и богатый муж-немец очень удачно вписывался в эту сказку. Обидно, конечно, что меня так же легко превратили в Синюю Бороду...
Вскоре Настя переселилась ко мне в Кунцево. Зачем тратить деньги на аренду комнаты и время на дорогу, если мы постоянно вместе?
Она старалась, но хозяйка из нее получилась аховая. Готовить Настя не любила или не умела, и мы по-прежнему обедали в ресторанах. Правда, однажды принес домой несколько коробок с замороженной пиццей. Настя обрадовалась, сказала, что обязательно испечет. Пицца так и валялась в холодильнике, пока я ее не выбросил по истечении срока годности.
Уборка, стирка, глажка тоже были на мне. Все это нисколько не тяготило. Я же взрослый мужчина — на двенадцать лет старше Насти — жизнь повидал. Какая разница, гладит любимая женщина брюки или нет? Главное — она рядом.
Словно вчера было, вижу, как Настя, закутавшись в плед, вслух учит роль. Вместе с ней в моем доме поселилась надежда на новую жизнь, которую я невольно строил по образу и подобию сохранившегося в памяти и въевшегося в кровь таллинского жития-бытия.
Мои родители-врачи были людьми довольно консервативными. Несмотря на обширную профессиональную деятельность, жили по принципу, освященному временем: Kinder, Kuche, Kirche (дети, кухня, церковь). Я был единственным и, конечно, любимым ребенком в семье. Отец с матерью воспитывали меня в разумной строгости.
Разрешали все, но не баловали. Когда подрос, в мою жизнь вмешалась властная бабушка — папина мама. Эльза Франциевна не признавала эстонского образования. Считала, что проку от него никакого и только в России из «либе кинде» смогут воспитать человека. Родители мечтали, что я пойду по их стопам, поступлю в медицинский. Но Эльза Франциевна вынесла приговор: «Суворовское училище». Спорить с бабушкой было не принято. После Суворовского окончил летное училище. Служил в гражданской авиации. Женился.
Жили мы с женой в Саранске, нам было едва за двадцать. Я — летчик, Лена — врач. Нормальная счастливая семья. Вот-вот должен был родиться наш первенец. Но на седьмом месяце беременности у жены отказали почки. Обезумевший от горя, я стоял под окном реанимации, которая находилась на первом этаже больницы.