Хитрый мужик, и все лаской действовал.
Выйти на гражданку мне помог Жуков, великий маршал Победы. Он не любил флот и сказал: «Зачем мы держим на Дунае флотилию? У нас здесь дружественные соседи, страны социалистического содружества — Венгрия, Болгария, Чехословакия. Давайте сокращать, к чертовой матери». И вот приходит приказ: сократить. А как выгонишь людей, которые здесь отродясь живут, имеют латифундии на берегу Дуная в курортном районе Измаил. Конечно, тут же вспомнили: «Ух, елки-палки, Краско же сам хочет!»
Так и получилось, что в советское время я ушел с офицерской должности без всякого наказания. Судьба — никуда не денешься. Но в театральный поступил не сразу. Прошел по Моховой, посмотрел на развязных парней и девушек, которым все трын-трава.
«Куда я со своими военными замашками?» — думаю. У меня или обе руки по швам, или одна за спиной, а вторая между пуговиц френча. Так на флоте принято. Кроме кителя никакой другой одежды нет. Погоны снял и так в нем и ходил. Вместо театрального попал на вечернее отделение филфака университета.
Зашел посмотреть расписание, а на доске объявлений листок: «Прием в драматический кружок». «Драма» знаменитая — Игорь Горбачев и Сергей Юрский из нее вышли. И я прямиком в эту «Драму». Все три года, что учился на филфаке, ее посещал.
Через два года все же пошел поступать в театральный. Завернули, даже слушать не стали: — Сколько лет?
— Двадцать шесть будет.
— Чего?
Закройте дверь с той стороны.
Другие абитуриенты спрашивают:
— Почему так быстро?
— Сказали, что старый.
— Вот дураки! А ты чего? Сказал бы: имею полное право.
Ну, в общем, научили. Через год я так и сделал — прямо с порога заявил Рубену Агамирзяну, с которым потом четверть века работал в Театре имени Комиссаржевской:
— Несмотря на преклонный возраст, согласно Конституции Союза ССР имею право поступать даже в ваш великий творческий вуз.
— Ни хрена себе, какой явился!
Ну-ка, садись.
Я ему все как на духу рассказал, как меня в прошлом году выставили.
— Ара, — обращается Рубен Сергеевич к помощнице, замечательной Ариадне Николаевне Кузнецовой, — кто в прошлом году набирал курс?
— Авербух и Петровых.
— Хорошие фамилии, — говорит Агамирзян. — Знаешь, как их студентов называют? Курс авербухнутых и петровывернутых, ха-ха-ха.
Мы посмеялись, потом я ему почитал чего-то. Спеть ничего не смог, не умею до сих пор, ну, разве что «Подмосковные вечера».
— Со слухом неважно, но этому научишься. Возраст — палки в твоих колесах. Представь, приходят ко мне двое: один — ты, а второй — со школьной скамьи. Данные одинаковые. Кого возьму?
— Меня.
— Не угадал. Школьника. Из него я могу лепить по образу и подобию своему, а ты, милый, уже Конституцию знаешь, с тобой будет нелегко. Но так и быть, попробуй.
В приемной комиссии, когда я, дрожа, вошел в аудиторию, за столом, накрытым красной скатертью, сидели Скоробогатов, Меркурьев, Толубеев, Черкасов. Эти не преподавали, но пришли любопытства ради посмотреть. И тут я успокоился совершенно. Они же профессионалы, настоящие артисты, сразу увидят, стоит или нет мне этим заниматься, и врать не будут.
Вдруг слышу:
— О-о, с корабля на бал! — Борис Вульфович Зон, набиравший курс, держит мою папочку. Все сразу зашумели:
— Что такое?
— Да вот, Иван Иванович — командир корабля, прошу любить и жаловать.
Уже потом выяснилось, что Зон собрался с курсом ставить пьесу Крона «Офицер флота». И такой человек, как я, который про флот знает, как раз ему нужен. Так я попал в театральный институт: на ура. И ни одной четверки у меня за все годы не было, учился как проклятый, получал Ленинскую стипендию. Когда путь твой не придуманный, а рожденный из призвания, все в конечном итоге становится на свои места.
