А лучше запиши: две тещи.
— Ни хрена себе, — говорит Мишка, — некоторые даже слово «теща» выговорить не могут, а у Ивана Ивановича их целых две, да еще он просит для них хорошие места. Где ж это видано?
Когда Наташа забеременела, коллеги затаились и ждали. А когда мы Ваню в первый раз принесли в театр, прибежали смотреть.
И кто-то произнес с сожалением: «Надо же, Краско...» А вы чего ждали? Никуда не денешься, оба сына похожи на папу.
Наташку знакомые подначивали: — Чего мужики-то одни?
Может, еще и доченьку?
Она вроде бы в шутку ответила:
— Вот будет Ивану Ивановичу восемьдесят, тогда решим.
А потом фигушки — не захотела. Я вот думаю: почему она стала искать кого-то на стороне? Наверное, испугалась за меня. Есть такой термин: «рафаэлева смерть». Биографы великого художника утверждают, что он умер во время любви. Может, боялась, что меня постигнет та же участь?
Тут как раз на одном из интернет-сайтов обнаружился ее старый знакомый, стал письма писать, и начался у моей Наталии внутренний раздрай. Взбунтовалась она и не захотела совместного ночевания. Что такое? Претензии по этой части? Вроде бы я как мужик еще не кончился.
— Давай-ка, мать, поговорим с тобой, — сказал.
— По-моему, ты совсем изовралась. Нужно поставить точки над i.
— Да, папа, я тоже мучаюсь. Врать и изменять вам не хочу. Признаюсь, я влюбилась и не хочу больше жить с вами.
Она меня на «вы» всегда называла. Сначала вроде как игра. Думал, привыкнет, на «ты» перейдет, но нет, не стала. Так и зовет по старорусскому обычаю.
— А как же дети?
— Вы же позволите мне их воспитывать, если мы не будем больше жить вместе?
Ну что ты тут поделаешь? Мама, конечно, для ребенка главное...
— Вот тебе мой паспорт, иди оформляй развод.
Меня вызвали, спросили:
— Иван Иванович, вы не возражаете?
— Нет.
Все, что Наташа говорит, делайте.
Признавалась ли мне Наталия в любви? Я могу сколько угодно говорить «да», а она скажет «нет». Но я же видел все признаки ее искреннего отношения. И венчание ее ко мне расположило. Это серьезно и красиво. Поначалу была в Наталии религиозность, а сейчас я ее не замечаю. Но иногда теперь уже бывшая жена на меня так смотрит, будто все еще понять пытается: что я за мужик-то? С квартирой нашей мы сразу разобрались.
Она спросила:
— Скандал будет?
— Зачем? — отвечаю. — Какой смысл? Насильно мил не будешь.
Я сейчас, между прочим, у тещи живу. Как сыр в масле катаюсь: и мама Наташина за мной ухаживает, и сестра ее младшая Женечка. Племяшка Дашенька, как приду с работы, бежит навстречу: «Дядя Ваня, дядя Ваня!» Господи, у меня вся усталость пропадает. Без Ваньки с Федькой-то скучаю. Федя стойко переносит перемены в нашей жизни, звонит каждый день. А Ваня начал плохо себя вести, когда же его ругать стали, заявил: «Я к папе жить пойду».
Мальчишки живут с мамой и Андрюшей этим, найденным через Интернет, в нашей квартире. Наташа выписала его из белорусского Полоцка, перевезла в Петербург.
А что, я им буду мешать жить, что ли?
Только спросил мальчишек:
— Как вам Андрюша?
— Нормально!
— Ну и дай бог...
По выходным пацаны приезжают ко мне на дачу, мы с ними ловим рыбу, мастерим что-нибудь. Я их очень люблю. А как не любить, если умом понимаешь, что они наше будущее. Надо все хорошее им оставить. Не учить их дряни всякой, пакостям.
За вранье — наказываю. Чтобы не дай бог! Еще баба Поля говорила: «Ванюшка, врать — последнее дело». У детей это называется пофантазировать. Какие я от бабы Поли получал затрещины за подобные фантазии!
