Я потом, — в такие минуты он уносился мыслями далеко-далеко.
Умение вслушаться, вдуматься, природная тонкость, которой нельзя научить, располагали к мужу всех — от мала до велика. А как его любила наша дочка Эля!
Вспоминаю один случай — показательный для их отношений. Мы всей семьей жили в Судаке. Николай Афанасьевич снимался в картине «Какое оно, море?». Однажды Эля, услышав, что у папы завтра выходной и он отправляется на рыбалку, стала проситься с ним. Обожавший дочь (а потому редко ей в чем-то отказывавший) Николай Афанасьевич проявил твердость: «Нельзя. Мы пойдем в море на катере — на его борт маленьких не пускают.
Ты можешь простудиться, упасть в воду...» Эля сделала вид, что приняла аргументы, но ночью привязала один конец нитки к углу отцовского пододеяльника, а другой обмотала вокруг своего запястья. Едва в пять утра Николай Афанасьевич откинул одеяло, Эля проснулась, однако виду не подала. Отец, взяв снасти, вышел за дверь, а она быстренько оделась и побежала за ним. До берега было не меньше километра — когда дочка оказалась на пирсе, катера уже след простыл.
Обнаружив ее постель пустой, я обмерла от ужаса. Вариант, куда делась Эля, был один — отправилась за отцом. Как только у меня не выскочило сердце, пока добежала до берега! Эля сидела на краю пирса, болтала ножками и смотрела вдаль, ждала папиного возвращения.
По дороге обратно я пообещала:
— Сейчас позавтракаешь, а потом я тебя отшлепаю и поставлю в угол.
Эля села за стол и приняла позу примерной девочки: ровная спинка, ручки сложены перед собой. Через минуту сползла со стула и, тяжело вздохнув, обронила:
— Шлепай сейчас, до завтрака, а то папа вернется и наказывать не разрешит.
Когда я процитировала Элю Николаю Афанасьевичу, он смеялся до слез. У них всегда было полное взаимопонимание, благодаря которому мы даже подростковый возраст миновали без неприятных сюрпризов. А как Николай Афанасьевич радовался рождению внучки! Сколько счастья было в его глазах, когда малышка обвивала шею деда руками!
Незабываемая картина: только-только научившаяся ходить Катюша добирается до журнального столика, где стоит дедушкин чай, и начинает, звеня ложкой, размешивать сахар.
Ей это очень нравится — внучка заливисто хохочет. А Николай Афанасьевич обеспокоенно спрашивает:
— И долго это будет? Если стакан разобьется — Катя порежется. Заберите кто-нибудь у нее «игрушку».
— Так сам и забери.
— Не могу. Она же расстроится!
Катя любит вспоминать случай, когда ради нее дедушка, переступив через свою ярую нелюбовь к магазинам, отправился в «Детский мир». В гостях у подружки внучка увидела игрушечного тигренка, который ей очень понравился.
На просьбу «купить такого же» я ответила отказом: «И так вся комната забита! Полдня с ним повозишься, а потом отправишь на полку пыль собирать!» Николай Афанасьевич будто и не слышал этого разговора, даже от книги не оторвался. Но на следующий день вернулся домой с большим пакетом. Прихода внучки из школы ждал, сидя на диване. Когда Катюша заглянула в комнату, поморщился:
— Бок побаливает.
Та испуганно бросилась к деду:
— Тебе плохо?
— Сзади что-то на бок давит, мешает. Посмотри-ка у меня за спиной: что там такое?
— Тигренок!!!
Не знаю, кто от сюрприза получил больше радости — внучка или дед!
О другой истории мне совсем недавно напомнила подруга. Как-то у нас в гостях она обмолвилась, что не может найти дочке зимнее пальто. И опять Николай Афанасьевич наши женские разговоры будто не слышал. Недели через две звонит из-за границы, где был в поездке, расспрашивает, как дела дома, потом интересуется: «Ты не знаешь, какой у дочки твоей подруги размер?» Привозит девочке-старшекласснице хорошее пальто, а в ответ на слова благодарности улыбается: «Было бы за что «спасибо» говорить...»
Я не помню, чтобы Крючков не ответил на приветствие даже совсем незнакомого человека. В нем не было ни грамма апломба.
Он никогда ни о ком не говорил плохо. Как-то по телевизору выступал очень известный артист. Читал стихи Пушкина. Читал плохо, будто не понимая смысла. С лица мужа не сходила гримаса страдания. Я уже приготовилась резко высказаться, как он, поднявшись с кресла, удрученно протянул: «Да-а-а... Как же так? Он же прекрасный актер, почему же здесь не доработал? Обидно». И я свою критику оставила при себе.
Слабости других он понимал, терпел и прощал. Например, только благодаря настоянию Николая Афанасьевича руководство Театра киноактера несколько раз восстанавливало на работе Ивана Косых — отца исполнителя роли Даньки в «Неуловимых мстителях». Об этом я узнала от самого Вани. Через несколько лет после смерти Николая Афанасьевича театр приватизировали, и новые хозяева решили вывезти на свалку архивы.
