Тут уж началась настоящая холодная война. Николаю Афанасьевичу я о ней ничего не говорила, но однажды он сам спросил:
— Скажи, тебе Татьяна в качестве помощницы нужна?
— Нет, сама со всем прекрасно справлюсь.
Работа по дому никогда не была мне в тягость, а тут я взялась за нее с огромным удовольствием.
Николай Афанасьевич быстро пошел на поправку. Язва затянулась, перестали болеть суставы, которые он застудил еще во время работы на картине «Человек с ружьем», сутками находясь на кронштадтском льду, а спустя несколько лет, снимаясь в «Парне из нашего города», «добил» в болотах. Дублеров Крючков не признавал. Как и любой неправды на экране.
В фильме о защитниках Брестской крепости его герой должен был бежать босиком по битым кирпичам. Режиссер предложил:
— Оставайтесь в сапогах, иначе все ноги израните. Мы будем снимать крупный план.
— Нет уж, давайте без «липы»! — ответил Крючков.
Во время последнего дубля камни, по которым он бежал, были в настоящей, не киношной крови.
Николай Афанасьевич никогда не требовал особых условий на площадке. В годы войны он по нескольку месяцев не выходил из холодного павильона алма-атинской киностудии. Снимаясь одновременно в четырех фильмах: «Парень из нашего города», «Котовский», «Антоша Рыбкин», «Во имя Родины» — спал в лучшем случае по два-три часа, питался хлебом и чаем.
И однажды потерял сознание прямо перед камерой. Врачи констатировали физическое и нервное истощение и настояли на госпитализации. Через два дня он из больницы сбежал.
Еще в Москве, в июне 1941 года, Крючков пришел в военкомат и потребовал отправить его на фронт. Отказали. Когда объявили об эвакуации «Мосфильма», он пытался записаться в ополченцы. И опять получил отказ: «Нет, вы едете в Алма-Ату. Сейчас листовки с вашей фотографией и обращением к защитникам столицы передаются на фронте из рук в руки, поверьте — это очень мощное оружие. Как и фильмы с вашим участием. Самым большим вашим вкладом в дело победы будут съемки в новых картинах. У нас есть сведения: в составленном фашистами списке тех, кого они, вступив в Москву, повесят в первую очередь, ваша фамилия стоит рядом с фамилией Левитан».
Я делала все, что в моих силах, но подорванное в прежние годы здоровье полностью вернуть мужу не могла.
Несколько раз Николай Афанасьевич оказывался на грани жизни и смерти. В конце семидесятых вместе с группой актеров он поехал на БАМ. И там во время одной из творческих встреч потерял сознание. В тот же день его на самолете переправили в Москву. Доктора в один голос заявили:
— Нужна срочная операция. Открылась язва, может начаться прободение.
Николай Афанасьевич перенес инфаркт, и зная, как опасен для него наркоз, я взмолилась: — Давайте подождем!
Попробую вылечить диетой и травами!
— Только под вашу ответственность. Но при малейшем ухудшении самочувствия — немедленно в клинику!
Я тут же посадила мужа на диету, которая однажды уже спасла его. Увидев результаты, доктора ахнули: язва полностью затянулась.
— Николай Афанасьевич, это чудо какое-то! Чем вы лечились?
— Не знаю, у жены моей спросите.
На протяжении следующих двенадцати лет проблем со здоровьем, таких, с которыми я не могла бы справиться сама, у мужа не было. А в 1990 году мы его чуть не потеряли. Как-то утром Николай Афанасьевич отказался от завтрака: «Неважно себя чувствую — бок побаливает».
Несмотря на протесты мужа, вызвала «скорую». Врач поставила предварительный диагноз «двусторонняя пневмония»: «Срочно в больницу!» Как сейчас помню глаза Николая Афанасьевича, смотревшие с надеждой и укором, глаза маленького ребенка. Дескать, не отдавай меня — сама вылечишь. Сердце зашлось от жалости, но умом я понимала: не справлюсь. Поэтому проявила твердость: «Нужно обследоваться. Немедленно! Не бойся, я тебя не оставлю, буду все время рядом!»
Слава богу, согласился. Оказалось, никакая это не пневмония, а перитонит желчного пузыря. Профессор, делавший экстренную операцию, потом сказал: «Еще несколько часов — и мы уже ничем не смогли бы помочь».
После операции Николай Афанасьевич прожил еще четыре года. Этот разговор состоялся между нами за два месяца до его ухода.
