Через несколько месяцев кошмар повторился — я опять забеременела. И готова была выть от тоски, понимая, что этого ребенка тоже придется убить. Одна я бы его не вытянула. А Глазунова по-прежнему интересовало только его творчество.
«Проскочить» во второй раз не удалось. После аборта очень долго болела, хотя делал его хороший врач. Меня предупредили, что надо беречься, иначе не миновать самых серьезных последствий, вплоть до бесплодия. А я, едва оклемавшись, поехала в экспедицию. И заболела. Начались проблемы по женской части. Не хочу никого обвинять — ни Глазунова, ни замечательных режиссеров, заставлявших сниматься на холоде в ледяной воде, но матерью я так никогда и не стала...
С Ильей какое-то время еще продолжала встречаться.
Это была уже не любовь, а какое-то наваждение, гипноз. Слишком долго он вбивал мне в голову, что я должна быть с ним и жить только его жизнью. Я и жила ею целых три года. Некоторые люди уже воспринимали Ларису Кадочникову исключительно как любовницу Глазунова. И с удовольствием смаковали подробности нашей жизни.
Будучи беременной во второй раз, я снималась у Михаила Швейцера и его жены Софьи Милькиной в картине «Мичман Панин». Главную роль играл Вячеслав Тихонов. Я была французской танцовщицей в довольно коротком, но очень эффектном эпизоде. Загримировали и одели меня потрясающе. До сих пор смотрю и удивляюсь: как же здорово выгляжу! А ведь держалась с трудом. Токсикоз, как и в первый раз, был жутчайший.
Помню, приехала как-то на студию, оделась, загримировалась и вышла в коридор. Меня затошнило, я прислонилась к двери и услышала, как сплетничают гримеры:
— Видали красотку? Еле дышит. Беременная. А знаете от кого? От художника Глазунова.
— Да он вроде женат.
— Ну и что? Жена в курсе. У них любовь втроем. У этих молодых артисточек ни стыда ни совести.
И вдруг раздался голос Тихонова. Он еще гримировался:
— А ну, прекратите сейчас же! Чтобы я об этой женщине больше не слышал ни одного дурного слова. Как вам самим не стыдно такое говорить?!
У меня на глаза навернулись слезы. Мы со Славой снимались недолго и не были дружны, а он повел себя так благородно, по-мужски...
Теперь уже и мама настойчиво уговаривала меня оставить Илью. Объясняла, что на последнем курсе надо думать о работе и поступлении в театр, а не о любви. Я понимала, что она права. Тем более что у Глазунова с недавних пор на меня оставалось все меньше и меньше времени. Он был дико занят.
В тот февральский вечер мы встретились на улице, недалеко от его мастерской на Кутузовском проспекте. Уже стемнело, шел снег. Илья был какой-то расстроенный, не похожий на себя. И мне нездоровилось. Стали что-то обсуждать и вдруг заспорили — громко, ожесточенно. А потом почти одновременно сказали: «Все, хватит.
Надо кончать».
Позже мне рассказали, что незадолго до нашего последнего свидания Глазунова вызывали в «компетентные» органы и просили определиться с личной жизнью. У него намечалась выставка за границей, но отпустить туда могли только художника с безупречной репутацией. Вот он, видимо, и сделал свой выбор, порвав с любовницей и оставшись с женой.
Илья пошел к себе в мастерскую, а я села в троллейбус и поехала домой. На людях держалась, но как только вошла в квартиру и сказала маме, что мы расстались, — разрыдалась. Она стала успокаивать: «Лариса, не плачь. Теперь ты спасена. Будешь нормально жить и работать. У тебя еще все впереди».
Вскоре зазвонил телефон. Это, конечно, был Глазунов. Мама не снимала трубку и запретила мне подходить к телефону.
Боялась, что убегу к своему любимому Илюше. Он звонил всю ночь. Так закончился наш роман...
В институте все радовались, что мы расстались. А я довольно долго привыкала к новой жизни. Потом меня закружило — диплом и поступление в «Современник» отняли немало сил, — и Илья стал понемногу отходить на задний план...
Юра Ильенко с операторского факультета был влюблен в меня чуть ли не с первого курса, но не решался заявить о своих чувствах. Начал ухаживать, как только я ушла от Глазунова, и чуть ли не на втором или третьем свидании сделал предложение. Я согласилась выйти за него замуж, просто решив, что вместе мы можем быть счастливы, хотя любовь пришла значительно позже.
Сначала жили на два города: Ильенко работал в Ялте на местной киностудии, а я в «Современнике» в Москве.
Потом Юра подружился с Сергеем Параджановым и перебрался в Киев. И меня туда сманил. Так я оказалась в Украине и стала украинской артисткой. Много снималась. С картиной «Тени забытых предков» объехала полмира...
После романа с Глазуновым стала дружить с художниками. Они интересные люди, не такие, как окружающие меня всю жизнь актеры и режиссеры. И мне всегда нравился запах красок, особая атмосфера мастерской. В какой-то момент я сама начала рисовать. Когда набралась целая папка рисунков, решила показать их какому-нибудь художнику. Мой брат, ставший известным кинооператором, дружил с племянником знаменитого Бориса Ефимова.
