А тут еще пообещали неплохой заработок, если поедем выступать за Израиль, и мы согласились.
Но для этого нужно было получить израильское гражданство и пожениться. Так что мы оказались в ЗАГСе и расписались, что называется, по расчету. Свидетелями на бракосочетании согласились выступить работавшие там же электрик и уборщица. О том, что стали мужем и женой, знали только родители, но они, как и мы, не восприняли это событие всерьез: молодые еще, поживем — увидим. Поэтому друзьям мы вовсе ничего не сказали. А в Израиль так и не поехали, что-то там не срослось, зато неплохо заработали на Играх доброй воли в Петербурге, став вторыми. Двенадцать тысяч долларов в ту пору были баснословные деньги! Илюшин папа помог положить часть суммы в банк под проценты, на которые мы снимали квартиру.
Тысячи три у нас еще осталось на Америку, куда мы все-таки отправились спустя год. Одна из пар, которые тренировала Линичук, выбыла, и можно было рассчитывать на то, что Наталья Владимировна уделит нам достаточно внимания.
В Штатах мы первым делом купили машину — огромный, как корабль, старый «додж» — без колес там никуда. Жить стали в «Русском доме», где на восемь человек была общая кухня и один холодильник. Но мы не особенно заморачивались по поводу жилищных условий, потому что не знали ничего лучшего. Были зациклены на работе и интересовались только катанием.
Семь лет мы провели в Америке. И каждый день был как День сурка: утренний кофе, в восемь утра — разминка, с девяти до одиннадцати — тренировка.
Потом поход в магазин за продуктами, приготовленный мною обед, сон. Ночью, с одиннадцати до часу, — вторая тренировка в нерентабельное, а следовательно дешевое время.
В нашем университетском городке податься было совершенно некуда. Соседи сплошь американские бабушки и дедушки. Илья не любил валяться на пляже и загорать, но иногда по выходным выстаивал многокилометровые пробки по дороге на океан, зная, что для меня такие поездки — отдушина. По вечерам мы смотрели фильмы. Привозили из России целый чемодан кассет, которые записывала для нас моя мама. Забирали их, приезжая выступать на чемпионаты России или выкраивая небольшой отпуск, чтобы сдать экзамены в институте физкультуры, в котором оба учились заочно.
Преподаватели, естественно, шли на уступки спортсменам, защищавшим честь России на международных соревнованиях. Глотнув родного воздуха, мы возвращались обратно, чтобы в очередной раз убедиться: скучно люди живут в Америке. Сходили в магазин, вернулись и сели на диван перед телевизором. Всей радости — пожрать или купить новую тряпку в бесчисленных моллах. И так день за днем. Нам скучать было некогда, но и мы жили только работой и надеждой на возвращение в Россию. С самого начала ни Илья, ни я не собирались задерживаться в Штатах, поставив некий искусственный барьер, отгораживающий нас от американской жизни. Если бы не тренировки, можно было реально свихнуться. Но мы понимали, что приехали не за развлечениями, и работали с полной отдачей.
Уже первый год в Америке принес ощутимые результаты. С пятнадцатого места на чемпионате мира мы поднялись до шестого и до пятого — на Европе. Прибавили очень сильно, тренируясь рядом с великими Грищук и Платовым, Крыловой и Овсянниковым. Пытались повторять за ними, как восторженные дети. Хорошо, когда есть спарринг-партнеры, на которых можно равняться. Все серьезные тренеры применяют такую тактику: попав в этот конвейер, спортсмены сами себя подгоняют, ориентируясь на лучших. А у наших Линичук и Карпоносова все пары входили в пятерку лидеров на европейских и мировых соревнованиях.
Нам с Ильей далеко не всегда удавалось найти общий язык на льду. Домашние проблемы время от времени давали о себе знать и на тренировках: «Ты не вынес мусор! А теперь еще и поддержку не сделал!» Только лет через шесть научились разделять личную жизнь и спорт.
Но научились на славу. Американцы диву давались, глядя, как эти чокнутые русские на тренировке кидаются друг в друга чехлами от коньков, кричат, лупят кулаками по бортику, в бешенстве уносятся по льду в разные стороны, а потом как ни в чем не бывало выходят под ручку и садятся в одну машину.
Трудно сказать, кто из нас вспыхивал первым. Бывало, что тренер ругал меня, а я заводилась и втягивала в ссору Илью: «Я, значит, такая плохая, а он хороший?!»
На льду мы с тренерами были одной семьей, а в семье, как известно, правых и виноватых не найдешь. Я считала, что истина на моей стороне, Илья — что на его, Линичук верила в свою непогрешимость, а Геннадий Михайлович Карпоносов был убежден, что все, кроме него, неправы и занимаются ерундой.
