Вместе со мной в небольшом поместье живут две компаньонки-подруги: Нина Вячеславовна и Вера. С первой мы познакомились, когда я приехала в один из ленинградских детских домов — привезла игрушки. Говорю честно: собиралась просто отдать и уехать. Но когда увидела, с какой нежностью ребята прижимают к себе кукол и мишек, в горле встал ком. Сразу вспомнилось собственное детство, в котором не было ни игрушек, ни радости. Сказала директору Нине Вячеславовне:
— Хочу помочь по-настоящему. В чем вы особенно нуждаетесь?
— Крыша течет, еще паровое отопление барахлит. Но денег на ремонт нет.
— Вечером я уезжаю, вернусь через два дня. Мы обязательно что-нибудь придумаем.
В Москве вхожу в СВ «Красной стрелы» и вижу: два первых купе забиты коробками с СВЧ-печками. На краешке одной из полок сидит молодой человек и что-то строчит в блокноте.
— Здравствуйте! Значит, это вы заняли место, на котором я обычно езжу?
Мужчина вскакивает:
— Добрый вечер! Извините, но так получилось...
— А зачем вам столько микроволновок? На продажу?
— Да. Это дефицит, удалось приобрести большую партию и не очень дорого.
— Знаете, я опекаю один детский дом. Там во всем нехватка. Вы не могли бы подарить им пару печек?
— С радостью! Диктуйте адрес.
Каюсь, не очень верила, что попутчик выполнит обещание. А он его даже перевыполнил — подарил десять микроволновок, за которые детдому и крышу, и паровое отопление отремонтировали.
Следующим этапом было приобретение занавесок. Поехала на тюлево-гардинную фабрику: «В детдоме все окна «голые», как в тюрьме. Помогите, пожалуйста».
Помогли. А я уже — у руководства фарфорового завода:
— Вы бы видели, из чего едят и пьют дети! Из оловянных помятых мисок и кружек! Может, у вас найдется посуда с небольшим браком?
— Неликвид? Найдется. Сколько комплектов?
— Двести.
— Хорошо, привезем.
Привезли.
Буквально за год в детдоме поменяли всю мебель, появились большие телевизоры и даже новенькое пианино. Нина Вячеславовна не уставала поражаться:
— Как вам только это удается! — и тут же сама себе отвечала: — Впрочем, такому известному человеку, как вы, трудно отказать.
За годы моего попечительства мы так сдружились, что когда Нина Вячеславовна вышла на пенсию, я предложила: «Перебирайтесь-ка ко мне за город. Семьи у вас нет, а сидеть одной в четырех стенах — скука смертная. И мне, когда буду на гастроли уезжать, все спокойнее — дом и Вера под вашим присмотром останутся».
Почему за Верой, выполнявшей работу горничной и кухарки, нужен был пригляд — разговор особый. В конце шестидесятых она, тогда еще совсем юная девушка, вместе с другими поклонницами приехала из Ленинграда в Сочи, где мне предстояли длительные гастроли. После концерта «делегация землячек» провожала меня до гостиницы. По дороге девчонки с хохотом рассказывали, как добирались: бегали от проводников и контролеров, спали на багажных полках. У отеля я попрощалась и пошла в номер. Через час выглянула в окно — одна из девчонок стоит на прежнем месте. Вышла к ней:
— Вы почему здесь? Где подруги?
— Они еще днем сняли койки и теперь пошли спать.
— А вы что же?
— У меня денег нет.
— Не ночевать же на улице! Поднимайтесь ко мне — во второй комнате есть диван.
В ту ночь Верочка рассказала мне свою невеселую жизнь. Отца своего она не знала, а у мамы, признанной психически неполноценной, ее отобрали совсем крохой. Росла в детдоме, в семнадцать лет пошла работать на фабрику. В жизни две радости — концерты Эдиты Пьехи и футбол.
Верочка прожила в нашем с Сан Санычем номере все гастроли. Когда вернулись в Питер, я подумала: «Как же ее такую от себя отпустить?! Пропадет ведь...» Через две недели Вера уволилась с фабрики и пришла к нам — помощницей по хозяйству. Делать она не умела НИЧЕГО. Мне пришлось учить ее мыть пол, стирать, готовить. А сколько посуды Верочка переколотила! Когда разбила номерной кофейный сервиз «Голубые мечи», подаренный министром культуры ГДР, я едва не расплакалась:
— Вера, ну как же так? Предупреждала ведь, что это очень дорогая вещь.
— А я чашки с блюдцами помыла, хотела в буфет отнести, а тут по телевизору матч начался и сразу голевой момент. Тут у меня все из рук и попадало... — и смотрит виноватыми глазами. Ну как такую наказывать?
