Одним из самых близких стал Сашка — рыжий, энергичный, деятельный и чрезвычайно открытый парень. Потом из волшебной сказки мы — совершенно не закаленные — резко выпали в жизнь. Я был уверен, что легко поступлю на актерский, но срезался в ЛГИТМиКе на первом же туре. Это был шок и мощный удар по самолюбию.
Мама за меня переживала и повезла отдыхать в Хосту вместе с другом Сашкой. В первый же день познакомились с двумя симпатичными девчонками. Одну из них звали Наташа — москвичка семнадцати лет, студентка Гнесинского училища. Она была умна, легка, красива и играла на арфе! Башку у меня снесло напрочь. Две недели мы не расставались.
Вернувшись в Питер, я устроился помощником электромонтера на завод — надо ведь было деньги зарабатывать, хотя ни в технике, ни в электричестве ничего не соображал (сегодня, впрочем, тоже).
Но меня просто ставили рядом с чемоданчиком, где хранились инструменты, и командовали: «Подай ключ на двенадцать, а теперь на семнадцать». В этом я как-то сумел разобраться.
Каждый день к восьми утра отправлялся на завод, а в выходные покупал билет на «Красную стрелу» и мчался к Наташе. Но в присутствии любимой вел себя как конченый болван. Мне постоянно что-то не нравилось. То мало уделяет внимания, то не так посмотрела, сказала невпопад — я беспрерывно обижался, моя внутренняя неуверенность правила бал. В конце концов Наташе это надоело и она сказала: «Либо ты прекращаешь выносить мозг, либо мы расстаемся». Я страдал, клялся, что изменюсь, подарил ей серебряное колечко с бирюзой, которое сделал сам — папа научил, но в очередной свой визит наступал на те же грабли.
Наташа потом вышла замуж, уехала за границу, играет в симфоническом оркестре.
Мы изредка перезванивались, однажды повидались. Но никакого трепета эта встреча во мне уже не вызвала. Было и прошло.
Точку в моей юношеской любви поставила повестка из военкомата, а то, может быть, еще долго мотался бы туда-сюда, пытаясь что-то доказать Наташе и себе. «Откосить» от армии я даже не пытался: надо служить — значит надо. Но это был не патриотизм, а — увы! — инфантильность.
Вернувшись, я продолжил штурмовать ЛГИТМиК, но покорился он мне лишь через пару лет. Атмосфера на курсе была не слишком интересной.
Я ожидал от театрального института гораздо большего. Основы профессии в нас худо-бедно заложили, но и только. Я считаю, что актерство — это в первую очередь изучение души. С каждой новой ролью актер открывает и нового себя, происходит это порой весьма болезненно. Так, на мой взгляд, работает Лев Додин. Его методы считаются жестокими. Он безжалостно вскрывает личные психологические травмы актера. Тот перестает тратить силы на то, чтобы их скрывать, в нем высвобождается энергия, которая помогает эмоционально и по-человечески вырасти. Заглядывать в себя страшно, а режиссер командует: «Нет, б..., давай!» Это связано с очень сильной душевной болью, ведь на тебя еще и пристально смотрят твои коллеги. И не просто наблюдают, а оценивают: «Г... ты или не г...?» Мнение собрата-артиста для нас в сто раз важнее и страшнее, чем оценка зрителей.
Но если актеру удается в такой момент себя переломить, выдать на-гора по полной, он вырастает как профессионал и как человек. И мнение коллег постепенно отходит на второй план. Мне такой педагог не попался, но скорее всего это к лучшему, тогда совсем не был к такому готов, легко мог сломаться.
По окончании ЛГИТМиКа я попал в труппу областного театра с претенциозным названием «Причастие». Меня тут же ввели в спектакль «Старая, старая сказка» на роль солдата. Вот тут-то коллега и сказал мне, что я бездарность. Сказал и забыл. Но слова его перевернули мою жизнь. Я на несколько лет ушел из профессии.
Одна моя симпатичная знакомая — Галя — работала в агентстве недвижимости и по доброте душевной предложила: «Иди к нам».
Довольно быстро я понял нехитрую механику общения с клиентами, провернул несколько сделок и заработал первые приличные деньги — целых пятьсот долларов. Потом еще пятьсот. Это было уже очень много! Но я просто чах от тоски. В офисе стояла шахматная доска, и я часами сражался с коллегами. Однажды Паша Медведев, главный по шахматам, остроумный и проницательный человек, задал мне вопрос: «Ну чего ты сюда таскаешься?» Ответить я не смог и уволился.
Лихие девяностые были в полном разгаре. Друг Сашка к тому времени раскрутился: создал фирму, которая занималась всем — от сделок с недвижимостью до приема вкладов граждан под проценты. Я по-прежнему бездельничал, поселился вместе с ним на съемной квартире, где мы довольно весело проводили время.
Как водится, его фирму «крышевали» бандиты.
