На это ушло немало времени и сил. Первые шаги отец делал на моих глазах. Если бы я могла, сидела бы с ним неотлучно. Но у меня была семья, пятилетний ребенок. И Леша на подходе. Я и так приезжала утром, а уезжала вечером. Выносила утки, кормила. Мама не в силах была навещать папу, неважно себя чувствовала, но готовила ему протертые супчики. Жевать он не мог, еду приходилось с ложечки давать.
Людмила не приезжала, была занята ребенком. Я предлагала посидеть с Сашенькой, но она никому не могла ее доверить. Что ж, каждый сам делает выбор и определяет приоритеты. Для меня в тот момент важнее всего был отец.
О себе и будущем ребенке я не думала, поэтому вскоре попала в больницу. У плода началась гипоксия. Надо было ложиться «на сохранение», но я не могла бросить папу и через три дня сбежала. Врачи умоляли не делать глупостей, но я твердила, что мне нужно спасать отца. Пришлось написать расписку, что отказываюсь от госпитализации и всю ответственность за возможные последствия беру на себя. А что еще оставалось? Ухаживать за папой было некому.
В институте он пролежал месяц с небольшим. Все время домой просился, переживал за Сашеньку. Говорить не мог, объяснялся жестами или кивал в ответ на наводящие вопросы. Потом постепенно стал писать, но путал имена и всех женщин называл Олями. Сознание восстановилось не сразу. Я была в ужасе. Врачи успокаивали, обещали, что все наладится, если отец будет заниматься.
Тетя Оля устроила его в Центр патологии речи и нейрореабилитации, которым руководит знаменитый Виктор Шкловский. Папа там усиленно занимался с логопедами, делал специальные упражнения, массаж и пошел на поправку. К Шкловскому потом ложился регулярно, два раза в год.
Постепенно все как-то нормализовалось. Я понимала: прежнего папу не вернешь, надо учиться жить по-новому. Раскисать не имела права. Первое время отец паниковал, все время показывал: умираю, умираю. Сложит руки на груди или проведет рукой по горлу — мол, все, конец. Я возмущалась: «Пап, перестань, как тебе не стыдно. Все будет нормально, мы с тобой за грибами летом пойдем». И он успокоился, вспомнил о кроссвордах, боксе.
Тетя Оля рассказывала: «Пришла я к Саше, он со мной пообщался немного, а потом показывает — все, мне некогда. Поднялся и пошел в холл — бокс смотреть!» Папа его очень любил.
Весной он уже гулял. Летом поехал на дачу. Раньше, как Плюшкин, ничего не выбрасывал, все собирал — старые вещи, книги, журналы. А тут вдруг занялся уборкой. Мы с ним машинами вывозили на помойку всякий хлам. Отец начал новую жизнь. Понял, что заново родился, и стал разгребать завалы. Раньше суета не давала ему остановиться, оглядеться. Он же носился как белка в колесе: с одной съемки на другую, из дома на дачу. А теперь появилось время и папа решил навести порядок. Не мог сидеть без дела.
Говорил пока плохо и писал неважно. У него пострадала правая сторона и правая рука работала хуже, чем левая.
