А Женька вернулся из своего Никополя и обалдел, потому что я похудела на двадцать шесть килограммов. Он сказал, что любит только меня.
«Если у тебя с ней все кончено, — постановила я, — увольняйся. Не хочу, чтобы ты работал в «Буффе».
Женька написал той девушке письмо: так, мол, и так, ухожу от тебя и из театра, остаюсь с Дашей. Он сидел дома с Егором, которого мы привезли из Мариуполя. И хорошо сидел, Дятлов — замечательный папа. А я работала одна, пока Женьку тоже не взял Спивак.
И все у нас вроде бы наладилось, но у меня в душе поселился какой-то червяк. И точил меня, и точил. Выходит, мама была права, когда говорила про Женьку: «Помяни мое слово, этот человек тебе сделает очень больно!»
Не знаю, как это она его так сразу разглядела... А я не поверила. Но после Женькиной измены у меня все словно оборвалось внутри, сломалось, как тогда, в тринадцать лет, когда умер папа.
Я безумно любила родителей. Они были актерами, часто уезжали на гастроли, а я их ждала. Маленькой я постоянно простужалась. До сих пор помню горячечный страх — лежала в кровати с огромной температурой и мучительно размышляла: «Вдруг они не вернутся, а я умру?» Старалась быстрее заснуть: если уж умирать, то лучше во сне, чтобы не чувствовать их отсутствия.
Пока родители были в театре, со мной оставались бабушка и Никита, мамин сын от первого брака. У нас с ним разница в двенадцать лет. Помню, Никитка сидит, читает. Я подхожу к нему: — Никит, в туалет хочу.
— Иди.
— А там света нет.
— Включи.
— Я не достаю до выключателя.
— Писай здесь.
Я встала — руки в боки — и надула на ковер.
Он мигом оторвался от книги, кричит:
— Ты что, с ума сошла?
Я же пошутил!
— А я шуток не понимаю. И не люблю.
И из детского сада он меня забирал. Как ни странно, у моих сына и дочки тоже разница в двенадцать лет и разные отцы, такое вот совпадение...
Немного повзрослев, я смотрела все спектакли с участием родителей и жалела, что зрители в Питере и Москве их не знают.
Отец, работая еще в Оренбурге, дружил с Леонидом Броневым. Если их назначали на одну роль, Броневой говорил: «С Лесниковым играть не буду — он меня переиграет». Папина роль в спектакле уже Мариупольского театра «А зори здесь тихие...» — самое сильное впечатление детства, волосы буквально дыбом вставали... На гастролях театра в Москве зал аплодировал стоя. Писатель Борис Васильев предупредил перед спектаклем: «На поклоны не выйду, если мне не понравится, вы уж извините». А в итоге выскочил на сцену, обнял отца... И когда написал «В списках не значился», право первой постановки предоставил Мариупольскому драматическому театру.
Сейчас из старой актерской гвардии никого уже не осталось. Вот и мама моя, которой исполнилось восемьдесят, отыграв в прошлом году последний спектакль «Оскар и Розовая дама», ушла из театра. Она народная артистка Украины, заслуженная артистка России. И отец — заслуженный артист. Был...
Георгия Лесникова в Мариуполе знали все. Детские сады соревновались за право заполучить его к себе в качестве Деда Мороза. В холодильнике у нас всегда были копченая колбаса и баночка икры, об этом заботились любящие папу работники торговли. У всех, кто его видел, складывалось ощущение, что они знакомы с этим человеком всю жизнь. Папа никому не мог отказать. Ни в чем. Поэтому, конечно, выпивал. В результате — инсульт. Мы тогда приехали на гастроли во Львов с премьерой спектакля «Власть тьмы».
