— Ничего подобного! — я поднял вазу и несколькими крупными глотками отпил половину.
Старушка едва не лишилась чувств.
Расписывать в подробностях курс лечения Шарлотты не стану — подобный материал годится для издания другого профиля. Скажу лишь, что старушка прожила еще полтора десятка лет.
...Это случилось вскоре после того, как мы отпраздновали «ситцевую» свадьбу — первую годовщину совместной жизни. На гастролях в Златоусте. Ира влетела в гримерку со словами:
— Велл, там девочка! Черненькая! Ее мать просит, чтобы мы взяли малышку к себе!
— Подожди, подожди... Что значит «взяли»?
— Насовсем! Марине негде жить и даже кормить дочку не на что. Велл, умоляю — давай заберем! Она такая хорошенькая! Кожа — оливковая, волосики вьются...
— Нет. Категорически.
— Но почему?! — Ира в отчаянии заломила руки.
— Потому что когда появится свой ребенок, эта девочка станет тебе не нужна.
Мне казалось, аргумент принят — и разговоров о чернокожей малышке больше не будет. Однако всю дорогу из Златоуста в Челябинск, где нам предстояло дать несколько концертов, жена твердила как заведенная: «Если мы не согласимся, девочка погибнет. Марина сказала, что выбросит ее на помойку».
Утро началось с той же «песни»: «Я записала адрес этой женщины, давай пошлем телеграмму и деньги на дорогу — пусть привезет дочку. Тебе стоит только увидеть Бетти — ты сразу ее полюбишь».
Понаровская ломала меня двое суток — и я наконец сдался.
Марина вела себя как законченная истеричка: то прижимала девочку к себе с воплем «Доченька моя ненаглядная! Кровиночка!», то вдруг с силой отталкивала: «Спасите ее!!! Она никому не нужна!!!»
Я, склонившись к Ире, прошептал:
— Неужели ты не видишь, что эта женщина неадекватна, а у ребенка — ее гены.
— Но крошка будет расти в нормальной семье, с любящими родителями...
— Оформление удочерения или опекунства — длительный и муторный процесс, — все еще надеясь удержать жену от опрометчивого шага, предупредил я.
— А Марина не хочет, чтобы мы Бетти удочеряли.
Она отдает ее просто так... — Ира в нерешительности закусила губу. — Вернее, за деньги. Но сумма небольшая, вполне нам по карману.
— Делай как знаешь.
В Москве Ирина первым делом занялась «дочкиным» гардеробом: сама навязала гору кофточек, заказала у портних платьица и костюмчики. А потом принялась всюду таскать ее за собой. Нравилось ловить изумленные взгляды: «У Понаровской, оказывается, есть дочка? Когда она успела родить? Никто не видел Иру беременной!»
На вопросы «в лоб» Ира загадочно улыбалась: «Как «откуда»?
Вы что, не знаете, что у меня муж цветной?» Раз в полтора-два месяца в Москву наведывалась Марина. С порога начинала причитать, как соскучилась по дочке: мол, не сплю ночами, кусок в горло не лезет! За жалобным монологом следовал вопрос:
— Может, мне ее забрать?
На Иру в такие минуты было больно смотреть: руки и губы дрожат, на глазах — слезы.
— Марина, одумайся! Куда ты ее заберешь?
— Сама живу в подвале, и она со мной будет.
Я видел, эта особа женой манипулирует. Пытался вмешаться:
— Ира, она шантажистка и не оставит нас в покое никогда! Отдай ей ребенка!
— Нет! — Понаровская прижимала девочку к себе. — Велл, уйди, пожалуйста, мы с Мариной сами обо всем договоримся.
Получив несколько сотен «баксов», Марина отбывала в свой Златоуст. Чтобы через какое-то время появиться на пороге нашего дома снова.
Я гулял с малышкой, покупал игрушки, но привязываться к ней себе запрещал. У меня уже был горький опыт разлуки с Теодором, а этой девочки мы могли лишиться в любой день и час.
Нам предстояли гастроли в Душанбе. Но Ира вдруг заявила, что ехать не хочет:
— Там такая жара!