Даша потом вышла замуж за бизнесмена, они уехали в Швейцарию. Она по-прежнему живет в Женеве, хотя и развелась с мужем. Иногда звонит мне оттуда. А Иван...
Ивана растили бабушки, он жил то у Ирининой мамы, то у моей. Я, конечно же, не забывал сына, мы с ним встречались иногда, я его возил на какие-то «мероприятия», парень он был коммуникабельный, веселый и вроде бы с нормальным чувством юмора, но немножко, как выяснилось потом, безалаберный — или от нашего невнимания, или гены мои в нем так проявились. Мне же казалось, что я о нем забочусь, деньги зарабатываю, чтобы он ни в чем не нуждался. Но это ли главное для ребенка? Иван по большому счету оставался брошенным...
Ирина пыталась устроить свою жизнь.
Молодой поэт надолго рядом с ней не задержался, после него были и другие мужчины, но ни один не стал мужем.
А я встретил Лену Шапорину. Она была искусствоведом, но работала в Московской патриархии. Нас познакомили общие друзья. Оказалось, она ходила на все мои спектакли, я ей давно нравился. Это грело душу. К тому же она была такая красивая, такая самостоятельная, деловая, с внутренним стержнем. Правда, характер у нее был немного резковатый — она привыкла командовать, не уступала даже в мелочах. Например, всегда лучше знала, как мне следует одеваться. Поначалу меня это все только веселило и абсолютно не раздражало. Она ведь была старше меня на семь лет, у нее уже была взрослая дочь, поэтому в ее отношении ко мне было что-то материнское. Мне было с ней спокойно и комфортно. До поры до времени.
Потому что характер-то и у меня резковатый, если не сказать больше. Терпеть не могу, когда мною командуют. Могу, правда, довольно долго не обращать на это внимания. Какое-то время мы жили гражданским браком, потом расписались и даже съехались. Поменяли наши маленькие однокомнатные халупки на Тишинке и Речном вокзале (эту жилплощадь я к тому времени успел получить от ВТО) на одну большую квартиру на Васильевской, в доме кинематографистов.
И тут в моей жизни появилась Марфа. Мое счастье. Моя дочка, хотя ни в каком даже приблизительном родстве мы с ней не состоим. На самом деле Марфа — внучка Лены. Так уж получилось, что личная жизнь ее дочери сложилась довольно печально: муж бросил ее беременную и даже не явился в роддом узнать, кто у него родился.
Поэтому конверт из рук медсестры принимал я — единственный мужчина в семье. А потом нянчился с малышкой, возил ее гулять в коляске, как-то воспитывал. Приходил домой — ребенок выбегал меня встречать, тянул ручки, радовался. Ленина дочь снова вышла замуж, родила еще одну девочку и снова развелась. А Марфа все это время жила с нами и в один прекрасный день стала называть меня папой, а Лену — мамой. В общем, все мои отцовские эмоции в полной мере достались Марфе.
Долгое время мне было не до сына и его проблем. Решал свои: не отказывался от ролей в кино, пахал в театре, потом «расслаблялся», потом приходил в чувство. В Театр на Малой Бронной пришел новый худрук, его прислал к нам горком партии. Я знал Евгения Лазарева как актера Театра Маяковского, когда-то мы вместе снимались в кино.
Но человек, пришедший руководить моим театром, разительно отличался от того, с которым мы были знакомы. Советский театр вообще «вещь в себе», он был создан по образу и подобию советского предприятия с месткомом, парткомом. Кто в них сидел? Естественно, те актеры, которые не вполне состоялись в профессии. Востребованным некогда было тратить время на общественную работу. Так вот, наши общественники, естественно, завидовали Гере Мартынюку, Гене Сайфулину, да и мне тоже. И при первой возможности старались нас «задвинуть». При Лазареве серая масса (называть фамилии этих людей не имеет смысла, они никому ни о чем не скажут) подняла голову, стала верной опорой худрука. Если меня назначали на роль, представители месткома тут же ставили вопрос на худсовете: а почему Смирнитский опять играет премьеру? У него и так много спектаклей в репертуаре, а вот актер Вася Тютькин десять лет сидит без работы, пора его задействовать, он хорошо характеризуется парторганизацией.
