Лазарев такую политику поддерживал и одобрял.
Мне бы давно привыкнуть к закулисным интригам и взять девизом слова Высоцкого «Я себе уже все доказал!», но я всякий раз начинал нервничать, когда не обнаруживал своей фамилии в списке распределения ролей. Стресс, понятно, снимал проверенным средством.
Если начинал пить, «забивал» на все. Однажды в дирекцию пришло письмо зрителей: «Вчера Смирнитский играл спектакль пьяным». Меня вызвали в местком, проработали, сделали предупреждение. Но на меня оно не подействовало. В мольеровском «Дон Жуане» появился на сцене вообще в непотребном состоянии.
Первый акт как-то продержался, а потом спектакль пришлось отменять. К публике вышел главный администратор, извинился и объявил, что актер тяжело заболел. Кто-то написал жалобу в Московский горком партии, который тогда возглавлял Борис Ельцин. Он потом осуждал меня в каком-то докладе, из того случая сделали показательный пример, как не должен себя вести советский актер.
Из театра меня уволили. За дело, конечно. Зритель ведь не виноват, что у тебя не складываются отношения с худруком или настроение плохое. Так что на администрацию за свое увольнение я не обижался. Тем более что меня довольно скоро приняли обратно: на мне ведь держалось полрепертуара. Но мне это послужило хорошим уроком.
Я, конечно же, время от времени звонил Ивану, спрашивал: как дела, что купить, что подвезти? Сын обычно отвечал, что у него все в порядке, отметки в школе хорошие, на поведение учителя не жалуются. Он бывал у меня на спектаклях и премьерах фильмов. Ничего предосудительного в его поведении я не замечал: обычный московский парень.
Гром грянул неожиданно. Однажды позвонила Ира и дрожащим голосом попросила приехать.
— Что случилось?
— Иван в больнице, у него была передозировка. К счастью, врачам удалось его откачать.
— Какая передозировка? Разве наш сын наркоман?
Вместо ответа Ирина заплакала.
— Почему ты молчала, почему от меня скрывала?! — орал я. — Какая же ты сволочь!
— Надеялась, что Ваня сам с этим справится, возьмется за ум, ему ведь уже шестнадцать...
Я бросился в больницу, в реанимацию не пускали. Буквально умолил медсестру разрешить мне хотя бы взглянуть на сына. И ужаснулся, увидев белое до синевы лицо с заострившимися чертами. Мне стало по-настоящему страшно. «Господи, все сделаю, только помоги моему сыну выкарабкаться», — молил я.
Многие родители не понимают, что такое наркотики. И самые умные, и самые обеспеченные, и самые любящие. Не знаю, смог бы я догадаться, что происходит с сыном, даже если бы был тогда рядом с ним.
Чего уж можно было ждать от Иры? Сначала, конечно, ей и в голову ничего такого не приходило, потом она отказывалась верить, потом скрывала от всех, пытаясь бороться самостоятельно, а потом было уже поздно. Стараясь вытащить Ивана из трясины, я прошел все круги ада. Все, что зарабатывал, уходило на врачей. Сын не отказывался лечиться, лежал в наркологических клиниках. Но, в очередной раз выписавшись, прямиком возвращался туда, откуда хотел вырваться. Дилер как будто ждал момента, тут же с ним связывался, и все начиналось сначала.
Я хватался за любую соломинку, находил новые клиники, где обещали новые методики. Все было тщетно.
— Скажите честно, наркоманию можно вылечить?
— спросил я у светила в этой области, который обещал заняться моим сыном.
— Честно? В моей практике бывали такие случаи, но их можно по пальцам пересчитать. Завязать с наркотиками навсегда удается одному из сотни тысяч.
Очередной срыв произошел у Ивана, когда мы похоронили Иру. Она ушла неожиданно, в одночасье — упала прямо на лестнице, когда спешила на работу. Сердце не выдержало боли...
Я понимал, что оставлять сына одного нельзя. Сестра Ирины к тому моменту переехала во Францию, обосновалась под Парижем. Она помогла найти специальный скаутский лагерь, где проходили курс психологической реабилитации страдающие наркоманией молодые люди. Это стоило бешеных денег, но я их собрал и отправил Ивана лечиться за рубеж.
Я тогда хватался за любую работу, снимался в сериалах, мотался по стране с антрепризными спектаклями.
Иван провел во Франции полгода, когда вернулся, показался мне другим человеком. Стал высказывать здравые мысли. Поступил в Тимирязевскую академию, где в свое время преподавал его дед — выдающийся ученый. Ириного отца там помнили и любили, поэтому Ивана приняли практически без экзаменов. Даже женился на девочке, которая преданно его любила и все это время ждала.
Я надеялся, что Оля будет рядом с ним всегда, и уезжал в ту самую злополучную поездку по Америке с легким сердцем. Но... Ваня в очередной раз сорвался, и это стоило ему жизни...
