Я долго уговаривал ее взять деньги за учебу, и когда она наконец согласилась, почувствовал: лежавший на душе камень стал не таким тяжелым. Забегая вперед, скажу: я никогда не сомневался в Ленином благородстве, но все равно был потрясен, когда в этом году она оформила завещание, в котором все наше некогда совместное имущество отписала на моих сыновей...
Скорое прибавление в семье накладывало на меня большую ответственность. Спать спокойно не мог. Мучился ночами, прикидывая, в какой бы проект вложить оставшиеся деньги, чтобы они принесли максимальную прибыль. И вариант подвернулся. Мне бы ограничиться собственными вливаниями, а я взял и втянул в это дело Машу и Лешу Гуськова, с которым мы в ту пору тесно общались. И Мария, и Алексей, поверив моему финансовому чутью, перевели со своих счетов серьезные суммы.
Как я потом буду проклинать себя за эту инициативу! Деньги «сгорят», и в отношениях между мной и Машей возникнет трещина, которую так и не удастся залатать. Впрочем, я опять забегаю вперед — все это произойдет, когда сыновьям уже «стукнет» три месяца.
В последние же недели Машиной беременности в нашем доме царили тишина и умиротворенность. Мы вдвоем выбирали имена, которые дадим мальчишкам. Перебрали не один десяток, когда позвонила сестра Маши — Ольга. Она ездила в Саратовскую область к старцу и в разговоре с ним обмолвилась: дескать, Маша, с которой мы в прошлый раз у вас были, беременна. Хотела добавить:
— Это близнецы, мальчики, — но старец ее опередил:
— Фома и Фока.
Нам с Машей имена понравились — старинные, редкие, исконно русские.
Без всяких споров пришли и к соглашению, что мальчики будут носить фамилию отца.
Накануне родов Маша даже по даче передвигалась с трудом — таким огромным и тяжелым был живот. Измученная болями в спине и своей беспомощностью, «сигнал» к отбытию в роддом она восприняла с радостью. Весь срок Мария наблюдалась в перинатальном центре, который Лидии Николаевне порекомендовала ее приятельница, жена космонавта Гречко, — туда я и повез Машу, когда начались схватки.
Только переступили порог приемного отделения, как она испуганно воскликнула: «Боря, я забыла страховой полис!
Езжай срочно обратно, найди его и привези!»
Я, нарушая правила и объезжая пробки по дворам, мчусь домой, потом — обратно. В коридор родового блока влетаю весь мокрый, с вытаращенными глазами, в вытянутой руке — пластиковая карточка:
— Вот полис — возьмите!
Доктор смотрит изумленно:
— Вы за ним через пол-Москвы мотались? Можно было и завтра привезти. Или боялись, что мы попросим мамочку отложить роды?
Добродушно-насмешливый тон врача мигом снял напряжение, я рассмеялся: — А вдруг?
— Вы отдышитесь пока, — посоветовала доктор.
— Сейчас Машу привезут из дородовой палаты — увидите свою бесценную, поддержите морально. Думаю, через полчаса сможете познакомиться и с сыночками.
Я уложил Машу на акушерский стол и вышел в коридор. Присутствовать при родах не рискнул.
Минут через двадцать медсестра через стекло показала мне Фому, а спустя еще четверть часа Фоку.
Несколько суток я дневал и ночевал в палате вместе с Марией и близнецами. Пеленал сыновей, успокаивал, приносил их Маше, когда приходило время кормить, — не хотел, чтобы она лишний раз вставала, тревожилась. Удивлялся самому себе: «Надо же!
Говорят, новоявленные отцы боятся младенцев на руки брать! А я как будто всю жизнь нянечкой в отделении для грудничков проработал!»
Большую часть забот о близнецах я взял на себя и после выписки. Ночами пацаны почти не спали, укачивал то одного, то другого, то обоих разом...
Помню, какой обидой захлестнуло сердце, когда узнал, что при оформлении свидетельств о рождении мать дала Фоме и Фоке свою фамилию. Уверен, сама Мария нашей договоренности ни за что бы не нарушила (она человек слова) — скорее всего, в ситуацию вмешалась Лидия Николаевна, которая всегда имела на дочь влияние.
Атмосфера в семье и без того была напряженной, а тут еще первого сентября Макар пошел в школу. Можете представить себе дом, где обитают двое младенцев и первоклассник?
