У тебя еще три дня свободных...
— Проводи меня в аэропорт.
Всю дорогу она молчала и, уходя на посадку, даже не оглянулась.
На следующий день я поменял билет и поехал на поезде в Москву. Люси в столице уже не было — она отбыла в Ленинград, где на студии «Ленфильм» должна была озвучивать «Старые стены».
Испытывая страшную неловкость, я обратился к отцу:
— Папа, мне нужно срочно в Питер.
Дай денег на билет и гостиницу.
Тогда-то Тобяш Давыдович Купервейс впервые и озвучил свои опасения, которые спустя годы оправдались на сто процентов:
— Костя, опомнись! Разница в возрасте — дело второе. Первое и куда более серьезное — разница в статусе. Она сначала превратит тебя в кролика, а потом съест.
Я бурно протестовал:
— Ты не прав! Люся — добрый, открытый человек. В ней нет ни грамма заносчивости и снобизма!
Отец сокрушенно качал головой:
— Ты совершаешь страшную, трагическую ошибку.
Деньги, однако, я получил и тем же вечером отправился на «Красной стреле» в Ленинград.
На следующий день в гостинице клещами вытаскивал из Люси причину ее стремительного отъезда из Севастополя. Наконец услышал:
— Мы были на пляже, и ты проводил взглядом какую-то блондинистую девицу.
— Ну и что?
— Неужели ты не понимаешь, что этим меня оскорбил?
Я расхохотался: — Посмотрел и посмотрел!
Если мужчина не провожает взглядом красивую женщину — он как мужчина кончился!
Инцидент был исчерпан, и я даже нашел в нем повод растрогаться и погордиться: Люся меня ревнует! Значит, любит и боится потерять.
В Москву мы вернулись вдвоем, но еще неделю-полторы на Садовой-Триумфальной я появлялся в качестве «ночного гостя», а утром уезжал домой.
Это был один из последних дней августа. Мне предстояло отправиться в суд — закончились три месяца, данные нам с Таней на примирение. Люся поехала вместе со мной. Видела мое волнение и решила поддержать. В здание не вошла — осталась ждать в такси за углом.
