Сразу нашлись антибиотики нового поколения, которые «роженице Татаровой» начали колоть лошадиными дозами. Через три дня температура спала, и впервые после родов самостоятельно встав с кровати, я первым делом пошла посмотреть на сыночков. Впрочем, это громко сказано: «пошла»! Поплелась, держась руками за стены. С минуту постояла возле кювезиков, в которых посапывали мои малыши, погладила их кончиками пальцев по головкам и отправилась в палату. На обратном пути несколько раз присаживалась: ждала, когда перестанет кружиться голова. Вернувшись в палату, взглянула в висевшее над раковиной зеркало и отшатнулась: из него на меня смотрела прозрачная серая тень.
Вскоре с ладоней и ступней стала слезать кожа — огромными кусками.
Аукнулись лошадиные дозы антибиотиков. «Это ничего, — успокаивал Денис, который частенько одному ему ведомыми путями пробирался ко мне в палату. — Кожа нарастет. Главное, что мальчики здоровы и твоей жизни больше ничего не угрожает. Скоро я заберу вас домой. Сестра с семьей перебралась обратно к себе — так что у малышей есть своя комната. Поначалу, конечно, будет тяжело, но твоя мама решила остаться еще на несколько недель — помочь ухаживать за мальчишками, пока ты не окрепнешь. Ничего, справимся!»
И столько в его голосе и гладивших меня по волосам руках было нежности и заботы, что я едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться.
«Ты решила, как назовем младшего? — пытал Матросов. — Пора, а то ему обидно: старшего зовем Вовкой, а его все — второй да второй... Я тебе завтра книжку с именами принесу — изучай, определяйся».
Я часами листала толстый том, но прийти к какому-то решению все не могла...
Выписали нас с мальчишками в канун майских праздников. До начала длинных выходных оставался один день, и я с утра начала теребить Дениса:
— Сегодня нам нужно поехать в ЗАГС — зарегистрировать сыновей. В роддоме сказали: «Обязательно в течение месяца — потом будут проблемы с выплатой «декретных».
— А со вторым-то именем вы определились?
— увидев, как я складываю в сумку документы, спохватилась моя мама.
Я замешкалась, а Денис торопливо проговорил:
— Мы решили Федей.
— Подожди! Кто это «мы»? — воскликнула я.
— Будет Федей! — отрезал Матросов.
— Денис, я уже говорила, что мне не нравится это имя.
— Но мама хочет, чтобы в честь ее отца, моего дедушки...
Слова «мама хочет» подействовали на меня как красная тряпка на быка:
— Если бы это было твое личное решение, я скрепя сердце, может, и согласилась бы.
Но делать так, как хочет твоя мама, я больше не буду! Пройдя через страдания, чуть не умерев, имею я право голоса или нет?
— Регистрируй как хочешь! — рявкнул Матросов и, развалившись на диване, принялся щелкать пультом телевизора.
— Ты едешь? — спросила я, уже стоя в прихожей.
Ответом Матросов меня не удостоил.
Качаясь от слабости, я шла к троллейбусной остановке мимо припаркованной возле дома машины, ехала стоя несколько остановок, а потом еще час ждала возле ЗАГСа. Надеялась: Денис одумается, поедет вслед за мной — и мы все решим, уладим. Но он так и не появился.
В отделе регистрации новорожденных со мной случилась истерика. Девочки совали какие-то таблетки, воду, носовые платки. Захлебываясь рыданиями, я умоляла:
— Давайте впишем отца... Он есть — просто мы поссорились...
— Без него не имеем права, — объясняли регистраторши. — Сделаем так: сегодня оформим на детей свидетельства, где в графе «отец» будет стоять прочерк, а после праздников вы придете вместе, он скажет: «Да, я отец» — и мы документы перепечатаем! Никаких проблем!
Я кивнула головой:
— Хорошо.
Начали заполнять первое свидетельство: — Имя?
— Владимир.
— Отчество?
— Денисович.
— Фамилия?
— Татаров.
Перешли ко второму:
— Имя?
И у меня с языка само собой слетело:
— Юрий.
Дома я застала Дениса в прежней позе — расслабленно сидящим перед телевизором.
— Ну что, записала?