Через год я была уверена, что знаю Глеба как свои пять пальцев, что он ничем не может меня удивить. И вот играем мы очередной спектакль «Монте-Кристо». В другой сцене, где наши герои проходят перед зрителями, Глеб меня окликает тихо, но отчетливо говорит:
— Насть, я хочу от тебя ребенка.
— В каком смысле? — опешила я.
— В прямом, — тихонько смеется он. — Хочу, чтобы ты мне родила ребенка. Давай поженимся.
Сцена закончилась, мы оказались за кулисами.
— Ты мне что предложил? — спрашиваю.
— Ничего.
«Это, — думаю, — что, шутка такая?»
А вечером, когда мы улеглись спать, Глеб сказал:
— А давай сейчас сделаем ребенка.
— Так ты на спектакле говорил серьезно?
— Ну да. Странно, что ты еще не дала мне ответ.
— Вот мой ответ — давай.
Но ничего у нас в ту ночь не вышло. Вообще ничего. Осознание, что мы можем зачать ребенка, сделало нас неопытными подростками. Мы возились на мокрых от пота простынях, а потом я не выдержала: «Давай просто поспим...»
Еще через неделю Глеб говорит: — Детей вне брака не стоит рожать.
Надо узаконить отношения.
— Подожди, ты что, предложение мне делаешь?
— Точно.
Я и не заметила, как все закрутилось, завертелось со страшной силой. Ворочаюсь однажды в постели, не могу заснуть. Спрашиваю:
— О чем ты думаешь?
— А ты?
— Не знаю...
— Может, составим список гостей? Все равно не спим...
— На свадьбу?
— Ну да.
Я как-то быстро свыклась с мыслью, что вот-вот выйду замуж. Все произошло очень естественно, я бы даже сказала — буднично. Не было никакой романтики с буханьем на колено, с вытаскиванием заветной коробочки с кольцом. Просто мы решили пожениться, потому что иначе и быть не могло.
Я не просто люблю Глеба — я им восхищаюсь. Он потрясающий. У него три высших образования: лингвистическое, музыкальное и театральное. Настоящий профессионал — уже на тридцати картинах работал композитором. Написал музыку к «Адмиралу», «Каменной башке», «Паломничеству в Вечный город». Иногда мне хочется спросить Глеба: «Ничего, что я рядом стою?» Удивительное чувство — знать, что у тебя есть настоящие надежда и опора.
Банально звучит, но это так и есть. Женщине нужно иметь рядом надежное мужское плечо.
Я тратила раньше свою жизнь на выяснение отношений, на ссоры, примирения, телефонные звонки. Были встречи на перроне с охапками роз и громкие признания: «Я тебя люблю!» Ни к чему хорошему это не привело. В новой жизни такого больше не будет, я знаю. Но и никогда больше я не буду бояться, что на меня накричат или поднимут руку. Все это осталось в прошлом. Которое чуть не превратило меня в пепел.
Пару раз я приставала к Глебу с вопросом:
— А как ты понял, что у нас с тобой получится?
Сначала он отмалчивался, том все же ответил:
— Я не понял. Я просто почувствовал, что ты моя.
Меня это насторожило: что значит — «моя»?
Спросила осторожно:
— Ревновать будешь?
— Нет, — ответил Глеб. — Не буду. Ревность — это оскорбительно.
История с Макаровым потихоньку забывалась, но стоило нам с Лешей оказаться в одном городе, как журналисты снова принимались обгладывать эту старую кость. На прошлогоднем «Кинотавре» я с Глебом и Леша с его женой Викой стали парами, которые вызвали самый большой интерес «желтой» прессы.
Придумали какую-то дикую историю, что я льнула к своему «блондину», пытаясь привлечь Лешино внимание. Мы сидели за столиком кафе, был вечер, я устала и положила Глебу голову на плечо. Но в газетах этот жест превратили почти в сеанс стриптиза! Журналисты то и дело пытались столкнуть нас лбами, придумывали всякие сказки.
Я знала, что Леша сильно обижается на меня за то, что я позволила себе откровенничать с прессой. Считал, что именно я своими интервью развязала информационную войну. Ведь журналисты до сих пор спрашивают его обо мне, а меня о нем.
Мы случайно столкнулись в коридоре «Мосфильма». Оба куда-то торопились, но все же остановились, поздоровались.
— Как дела? — спросил Макаров.
— На днях выхожу замуж.
— А у меня дочка родилась...
И я вдруг почувствовала, что стена ненависти между нами рухнула. После всего, что было, друзьями нам не быть. Но, как говорит моя свекровь, из песни слов не выкинешь. Все, что между нами случилось, — часть моей жизни.
Леша с нежностью рассказывал о дочери. Я слушала его и думала: как же мы изменились за два года. Стали спокойнее, взрослее, счастливее.
Прощаясь, мы не давали друг другу обещаний «зарыть топор войны». Но, думаю, оба поняли, что пришла пора это сделать. И на душе у меня стало спокойно.
