У него была своя жизнь, у мен своя. Глеб тогда встречался с девушкой, а я не заглядываюсь на чужих мужчин. В этом смысле полная провинциалка, чем горжусь. Для меня он, певец с консерваторским образованием, был крупным авторитетом во всем, что касается пения. Поэтому я ходила за ним хвостиком и донимала вопросами: «Глеб, а как у тебя получается, что голос хорошо звучит в любое время суток?», «Глеб, а ты можешь меня послушать и сказать, что надо подправить?»
Он слушал, объяснял, давал дельные советы. А зимой, незадолго до Нового года, вдруг пригласил в кино. Я согласилась — наверное, от неожиданности. Сидим в зале, смотрим фильм. И вдруг чувствую, как рука Глеба осторожно и робко ложится на мою.
Больше на экран уже не смотрела — наблюдала за тем, как дрожат от волнения его пальцы. Он покорил меня своей робостью. Это сейчас огромная редкость, такое серьезное отношение к чувствам — все привыкли получать все и сразу.
Второго приглашения мне пришлось ждать почти два месяца. За это время я уже так себя накрутила, что шла на киносеанс как пятнадцатилетняя девчонка на первое свидание. Впервые за много месяцев снова чувствовала себя живой: дрожащие руки, испарина от волнения... И жгучее разочарование, когда Глеб проводил меня до дома и распрощался у дверей. Я ходила по квартире, бесцельно перекладывала вещи с места на место и повторяла: «Глеб. Глебка. Глебушка».
Словно пробовала имя на вкус.
После третьего свидания поняла: пора брать дело в свои руки. Когда Глеб стоял в дверях, явно собираясь уходить, я нарочито небрежно предложила:
— Оставайся, уже поздно, как ты до дома доберешься?
— Да не проблема, — ответил Глеб, — поймаю машину.
И тогда я на одном дыхании выпалила первое, что пришло в голову:
— У меня есть компьютер, но я не умею пользоваться Интернетом, научи, пожалуйста!
Мы уселись на огромный ортопедический матрац, который был у меня вместо кровати. Открыли ноутбук. Глеб защелкал мышью, начал открывать какие-то окна... А я, хоть и слушаю его пояснения, ни слова от волнения не понимаю.
Только тупо пялюсь в экран и думаю: «Господи, Глеб, ты когда-нибудь поймешь, что ноутбук тут лишний?» И он, наконец, понял.
Мы были как два неопытных подростка: боялись сделать неловкое движение, боялись разочаровать друг друга. От той ночи у меня в памяти осталось ощущение бесконечной нежности.
А наутро «умная» Настя проснулась и сказала:
— То, что произошло, ничего не значит. Мне сейчас серьезные отношения не нужны. Захочешь приятно провести время, звони. Может, если буду свободна, сходим в кино, позанимаемся сексом и разбежимся.
Глеб, выслушав мою тираду, сказал: — Я понял.
И ушел.
Никак не могла оценить ситуацию: то ли он обиделся, то ли вздохнул с облегчением?
На душе кошки скребли.
Глеб появился на следующий день: «Давай поговорим. Я не согласен. Мне не все равно, если ты будешь встречаться еще с кем-то. Я хочу, чтобы ты встречалась только со мной».
Некоторые могут сказать: «Ну и сука же ты, Макеева! Зачем было провоцировать человека?!» Но я настолько тогда была ранимая — как оголенный комок нервов. Обычно так себя не веду, но мне словно хотелось проверить Глеба. И если бы услышала: «Здорово! Слышь, Настюха, у меня время есть, пойдем помажорим!», ответила бы отказом и поставила точку на этой истории.
Но Глеб оказался другим. И я окунулась в любовь с головой.
То, что это будут совершенно новые для меня отношения, я начала понимать очень быстро. До встречи с Глебом мне казалось, что роман мужчины и женщины — это обязательно страсти, ссоры, примирения и ни минуты покоя.
Мама и папа очень любят друг друга, и они оба с характером. В моей семье иногда вспоминают историю, как отец, в юности увлекавшийся музыкой, чуть не уехал в Москву работать в ансамбле «Веселые ребята». Алексей Глызин, который тогда выступал в составе гастролирующей группы, проходил мимо раскрытого окна Дворца молодежи, за которым репетировал мой папа. Заслушался и не поленился зайти познакомиться с провинциальным самородком.
Глызин и руководитель ансамбля Павел Слободкин пригласили папу в Москву.
А дальше понеслось итальянское кино. Папа пришел домой, выложил эту новость маме. И она сказала как отрезала: «Выбирай: или я, или музыка!» Папа ни в какую, мама бросает свои вещи в чемодан и к порогу — «Между нами все кончено, я ухожу!» Папа подлетает и рвет в клочья все, что на ней надето. И так продолжалось не один день, пока папа не смирился. Сломал гитару, остался в Краснодаре, выбрал семейное счастье и никогда не пожалел об этом.
В моей же прежней жизни было абсолютно нормально, разозлившись, бросить трубку с криком «Ненавижу тебя!», что означало «Иди ко мне немедленно».
Глеб никогда не придет, если ему сказать «Уходи!» Не так воспитан, не тот характер. Он мудрый человек, куда взрослее меня, хоть и старше всего на полгода. У него уникальная способность гасить скандал еще в зародыше.
Обычный случай. Я уж и не помню, что меня в тот день разозлило, но накрутила себя до последней степени. Нервничаю, веду машину, вцепившись в руль так, что побелели костяшки пальцев, еле сдерживаюсь, чтобы не поругаться.
— Останови здесь, — тихо просит Глеб.
Останавливаюсь. Он выходит из машины.
— Ты куда?!
— Пройдусь пешком. Потом поговорим.
