Папа объявил: отныне и всегда день рождения внука он будет праздновать ежемесячно! Поначалу Илья терпел шумные визиты моего папы, но через какое-то время пришел к выводу, что, пожалуй, идея с ежемесячным празднованием не так уж и хороша. Потом я поняла, что папа приходил ко мне поесть домашней еды. Тогда я много готовила (вкусные застолья входили в число обязательных достоинств счастливой семьи по схеме Жанны Эппле), а папа, кажется, почему-то тосковал по домашней готовке, которая не столько вкусная, сколько душевная.
Я приглядывалась к новой папиной семье, к папе: хорошо ли ему, счастлив ли он. Казалось: человеку такого обаяния, как мой отец, должны улыбаться простые прохожие, а домочадцы просто обязаны пребывать в состоянии постоянного счастья лишь от того, что имеют возможность видеть моего папу, разговаривать с ним, с ним жить.
Но что-то было не так. Отец часто бывал грустным. Говорил что-то такое горькое. Мол, все не так хорошо, как хотелось бы. Я ничего не могла понять. Сколько себя помнила, я считала отца эталоном мужчины, обаятельным, честным, сильным. Достойным счастья. Обреченным на любовь близких. А видела совсем другое. Тогда я попыталась объяснить особенную тоску в отцовских глазах, с которой он иногда смотрел на меня, тем, что он... он не может себе простить, что не жил со мной и мамой, что время ушло и ничего не воротишь. И я стала присматриваться к Илье: не переживает ли он таким же образом из-за Даши, которая выросла и теперь жила отдельно?
Со мной начали происходить странные вещи. Я постоянно чувствовала себя несчастной.
Я смотрела вокруг: стильный муж-предприниматель, немногословный сын, величественная свекровь, дача с кошкой и собакой, старыми соснами и элегантно устроенными удобствами на улице, квартира мужа, в которой все мы жили, трудами Ильи превращенная в красивую студию с уникальной мебелью, какие-то деньги. Была мама, был папа, который постоянно общался со мной и был ласков. Но я ощущала ужасную пустоту, иногда мне становилось так страшно и тоскливо, что я запиралась в ванной и ревела по нескольку часов. Казалось, что я схожу с ума. Я не понимала, как могло случиться, что при всех необходимых для счастья компонентах я совершенно несчастлива. Почему с таким трудом построенный быт, моя семья не делали меня счастливой? Почему в таком желанном уюте и искусственном тепле, которые мы создавали с Ильей, мне хотелось выть?
И только маленький Потап удерживал меня от истерик.
Постепенно, оглядываясь по сторонам, я стала понимать, что жить счастливой семьей получается далеко не у всех. Что большинство счастливых в браке мужчин и женщин — литературные герои. Или герои дурацких кинофильмов. Это означало, что у меня не получилось. Что формула, которую я вывела для себя когда-то, — ошибка. Что такое счастье не для меня. А какое — для меня? Есть ли для меня счастье вообще? Мне некого было спросить. Я стала больше работать. Меня приглашали в театр, в рекламу, в сериалы. И работа дала мне смысл и относительное спокойствие. И когда я начала выходить из своей странной, необъяснимой депрессии, стало ясно, что должен родиться Фима.
Я снова была счастлива. Ждала второго ребенка с таким чувством, словно его появление на свет все и навсегда объяснит мне.
Успокоит, сделает жизнь понятной и правильной. Потап к тому времени начал взрослеть, и я буквально кожей ощущала, как он отдаляется, как я становлюсь ему ненужной. Не такой нужной, как когда-то. А Фима — это счастье, которое я носила в себе, — должен был вернуть лучшее на свете ощущение нужности и незаменимости.
Фима родился шестимесячным. Меня к нему долго не пускали. Когда разрешили забрать, сказали, что мне нужно будет очень постараться, чтобы он выжил. И я старалась как могла.
Фима рос сложно. Он часто и тяжело болел, из-за постоянных уколов, приема лекарств стал ужасно себя вести. И он не спал. И никого, никого не слушал. Когда мы что-то делали не по его — валился на пол и кричал.
Кричать он мог несколько часов подряд. У Ильи тогда случились проблемы на работе, он бросил ее и подолгу бывал дома. И читал книгу Бенджамина Спока «Ребенок и уход за ним». Кажется, именно этой книге я обязана тем, что мы вот уже четыре года не живем вместе.
Среди прочего Спок писал о необходимости проявления жесткости в воспитании. Наверное, говоря о жесткости, Спок имел в виду последовательность требований, но Илья принял это как основной секрет правильного воспитания и поднял на ребенка руку. Тогда мне стало ясно, что у меня ничего не получится. В смысле — с семьей. Или с Ильей, что тогда было одно и то же. Добрые подруги (как же без них?) полюбопытствовали: — Жанка, а дети-то у вас где прописаны?
— У мамы...
