А я, выступая на канале «Интер», сказала, что так больше продолжаться не может. Президенту пора навести в стране порядок. Объявить чрезвычайное положение и закрыть «5 канал», потому что он вносит смуту и разобщает людей.
На следующее утро на наш электронный адрес обрушилась лавина оскорбительных и грязных писем. Телефон не успевал принимать отвратительные эсэмэски и звонки.
«Что происходит? — в ужасе спрашивала я мужа. — Они что, все с ума посходили?» А потом позвонили друзья: «Зайдите в Интернет. На сайте молодежного движения «Пора» вывешен черный список врагов украинского народа. В первых строчках — Таисия Повалий и Игорь Лихута. Указан ваш мобильный. С припиской: «Выскажи этим людям свое мнение».
Все стало понятно. Нас с Игорем «заказали». Конечно, главной мишенью была я. Но мы с мужем неразлучны, неразделимы, поэтому он тоже попал под огонь.
В Донецке за политическими баталиями Киева мы наблюдали по телевизору. А там то и дело поминали «предательницу» Повалий: «Она не украинка! Продалась москалям! Так пусть у них и поет! И убирается вон из нашей страны!»
Я слушала и удивлялась: что они несут? У меня семь дисков украинских песен! Я всю жизнь пою на родном языке. До пятнадцати лет толком и не говорила по-русски. Родилась в деревне в Киевской области, выросла в самом что ни на есть украинском городке Белая Церковь. У нас все общались на рiдной мове...
До сих пор вспоминаю нашу чудную Шамраевку. Где родились родители, где я провела первые шесть месяцев своей жизни и потом часто бывала у бабушки. Бабушкин дом стоял у самого леса. Я гуляла и пела во весь голос, воображая себя знаменитой артисткой. На Украине поют все. У моей мамы потрясающий голос. Она в свое время мечтала учиться музыке и петь в народном хоре имени Веревки. Но бабушка не могла отправить дочку в Киев. Ее муж, мой дед, погиб на войне, и она одна тянула троих детей. Росли в бедности — у них на всех было одно зимнее пальто.
Бабушка очень обрадовалась, когда ее семнадцатилетней дочери Нине, моей маме, сделал предложение односельчанин Николай Гирявец: «Ну, хоть одну пристрою». Родители познакомились на танцах и сразу полюбили друг друга. Отец чуть ли не в первый вечер предложил маме выйти за него замуж.
Девушку, которая была у него до этого, тут же бросил. И та пошла к местной колдунье. Когда влюбленные направлялись в церковь венчаться, эта девушка выскочила на дорогу и что-то бросила им под ноги. Отец не стал с ней тут же ругаться, но на следующий день пришел и сказал: «Смотри, если мы с Ниной разойдемся, я тебя прибью!» Та испугалась и оставила молодых в покое. Но колдовство, видимо, подействовало. Родители мои жили не очень счастливо и разошлись, когда мне исполнилось десять.
Отец маму страшно ревновал, считал, что она ему изменяет. Особенно подозрительным и агрессивным он становился, когда выпивал. Трезвый отец был добрым, щедрым и веселым и нас с мамой любил и баловал. Вообще, это были два разных человека — папа трезвый и папа пьяный.
Мама так и говорила: «Це не вин, це горилка». Каждый вечер его должны были ждать в холодильнике пять бутылок пива. Это — как «Отче наш». Не дай бог, пива не будет! Тогда держись! Он выпьет чего-нибудь покрепче и задаст нам жару.
Пьяным его разбирало желание воспитывать дочь. Но у отца были своеобразные представления о педагогике. Он мог разбудить меня среди ночи: «Тая, играй!» Я вставала и садилась за пианино. Спросонок получалось плохо. Отец сердился: «Не то! Давай заново! Чему тебя в школе учат? Ладно, я сам тобой займусь». Я начинала все сначала. «Урок» мог продлиться до утра.
Однажды ездили с родителями в Шамраевку на нашем «Запорожце». Мне было семь лет. В деревне отец выпил, а потом как ни в чем не бывало сел за руль.
И вот возвращаемся домой. Мама — впереди, рядом с отцом, а я сзади, пролезла между сиденьями, чтобы лучше видеть дорогу. Отец несется на большой скорости. Мне страшно. Вдруг он оборачивается:
— Ты что, боишься?
— Да.
— А ну, иди сюда!
Останавливает машину, вылезает, вытаскивает меня с заднего сиденья, сажает перед собой на водительское место и говорит:
— Рули!
Я в ужасе хватаюсь за А отец жмет на педали и подгоняет:
— Давай-давай! Учись!
Меня трясет, но я молчу. Знаю: если заплачу или закачу истерику — будет только хуже. Отец рассердится. Хорошо, на дороге нет встречных машин. Я еду еще километр или два, и маме удается прекратить экзекуцию.
Самой ей приходилось гораздо хуже. Меня отец не трогал, а на маму не раз поднимал руку. И с ножом кидался, грозился убить. Она очень страдала и жила в постоянном страхе. Иногда говорила перед папиным приходом: «Неужели опять заявится пьяным? Лучше бы у кого-нибудь заночевал...»
Маленькая я многого не понимала, а когда подросла, решила, что маме надо разводиться с папой. Однажды мы сели и поговорили по душам.
— Это не жизнь, — сказала я. — Зачем ты так мучаешься? Ради меня? Боишься, что вдвоем не проживем? Не бойся, как-нибудь продержимся.
— А что люди скажут?
— заплакала мама. — Как буду им в глаза смотреть?
— Да что тебе люди-то, господи? — рассердилась я. — Ты о себе подумай!
Долго ее уговаривала. Маму пугал не развод, а общественное мнение. У нас, в Белой Церкви, жили по старинке, с оглядкой на соседей. Для женщины считалось позором остаться одной, без мужа. К «разведенкам» относились с презрением. Само это слово было как клеймо. Мол, от хорошей жены муж не уйдет. И если не сумела сохранить семью, значит, сама виновата.
Мама понимала, что на нее будут смотреть косо. Потом, уже после развода, она долго боялась ходить в гости, чтобы не вызывать ревность замужних женщин. Был случай, когда маму позвали на день рождения и хозяин дома пригласил ее потанцевать.